Шапка Мономаха

При дворе великокняжеском он и осел. Скоро в лекари первейшие выбился при сыне нынешнего правителя московского, Иване, по счету Третьем. Сытно жилось Леону и про Венецию редко вспоминалось. Хотя нынешний князь Московский и был по натуре весьма жесток. И иноземцам, однажды к нему прибывшим, обратно ходу не давал. Но Леон тем не устрашился, а, напротив, вцепился в карьеру свою придворную зубами и руками. И даже судьба его знакомца, из немцев пришлого, Ивана, про прозванию Фрязина, гордыню лекаря усмирить не смогла. И поруганное имение Фрязина за малую провинность, и дети, в неволю вечную отданные, – все было от Леона далеко. К тому же скоро обзавелся он и новым дружком, тоже из земель италийских прибывшим. Зодчий тот был по своему ремеслу, а по имени Аристотель, из семьи почтенной Фиоравенти, из города Болоньи, нанятый для укрепления церкви обветшавшей, что на Успение Богородицы строилась еще при князе первом Иване. С ним совместно и коротал Леон частенько вечера долгие.

И дождался однажды часа, немного времени спустя, как въехала на Москву царевна прекрасная Софья из рода императорского Палеологов, в невесты великому князю отданная. И воссоединилась Византия сгинувшая с Русью новой, и стали они одно. И пожалел тогда Леон о смерти старца, что не увидел и не дождался Ефрем, как возродилась его заветная звезда трех морей под сенью иной и крепкой, и не возрадовался оттого.

А после и вспомнил Леон, как строго велел ему старый Ефрем глядеть за шапкой золотой в оба глаза, и призадумался, уже тяжкий годами, кому бы завет передать. Но не успел. Сгубила его собственная лекарская гордыня. Как заболел сын старший и наследник великокняжеский, мужчина еще бодрый, недугом, что камчугом меж народа прозывается, так вызвался Леон в самонадеянности своей излечить, хотя и знал наперед: дело то неверное. Врачевал травами и прикладывал стеклянницы с крепко горячей водой, а только вскорости помер наследник, и Леону по гневу великокняжескому пришлось скверно. Едва минули сорок дней с погребения царевича в церкви Михаила Архангела, как извлекли еврея Леона из темницы да и отрубили по высшему приказу его многоумную голову на Болвановке, ни мольбы, ни оправданий слушать не стали. Так и сгинул завет старца Ефрема на века, ведь кроме казненного лекаря, о том секрете ни одна душа во всем свете более не знала ничего.

Глава 17 Кроличья нора

Уже на следующий день снова приехал Базанов в дом к преподобному отцу Тимофею. Гадать над письмом мог он, конечно, и у себя на квартире, но опасался. Вдруг мать или отец, почуяв издали недоброе, нагрянут к нему со своими ключами или позвонят некстати, а аппарат у него определителя номера не имел. Как и до сей поры, решил к себе заезжать только, чтобы выгулять и накормить Дизраэли да переночевать, а так лучше будет ему размышлять над загадкой у преподобного. Хотя лучше выходило ненамного. То попадья просила помочь, а отказать Андрей Николаевич ввиду ненужных для ее ума объяснений не мог. То дети поповские крутились подле с задачками из арифметики или просто так, чтоб рассказал про старинные монеты разные забавные истории. Но суета хоть и мешала, зато не чувствовал себя Базанов одиноким со своими трудами. А вечером, когда и отец Тимофей возвращался в дом к ужину, склоняли они и так и сяк совместно загадку письма.

И только на третий день, который минул с визита в верховную резиденцию, Базанов почуял вдруг неладное. То ли померещилось ему, то ли и в самом деле следил некто в спину Андрею Николаевичу тайком. С утра еще, как ехал он к преподобному на «Юго-Западную». В вагоне Базанов все озирался кругом себя, но ничего и никого необыкновенного не углядел. А все же чувство неприятное осталось и не покидало его до вечера, будто кто подсматривал за ним и обнаруженным быть не желал.

В девятом, ночном часу Базанов поехал обратно к себе. С преподобным только и вышло, что переливали из пустого в порожнее да перетирали редьку на хрен. А время поджимало, отец Тимофей наведался и в Патриархию, но и у них дело не двигалось. Не было ничего в старых свидетельствах ни о числе «2», ни о числе «22», ни о секретных тайнах, с ними связанных. Искали потихоньку и в бесовской каббале и с тем же результатом, то есть с никаким. Но верил Базанов, верил и отец Тимофей, что рано или поздно, а найдут. А из известной им резиденции намекали ласково, что лучше бы все-таки рано.

Андрей Николаевич вышел на своей остановке и отправился домой пешком по свежевыпавшему с утра снегу, обновившему старое, тротуарное месиво. Не стал дожидаться маршрутного такси. Здесь, на воздухе, чувство, преследовавшее его с утра, отпустило Базанова, словно некто смотрел, смотрел на него издалека да и отстал, потому что надоело.