Шар и крест

– Разрешите представиться,– улыбаясь сказал тот, что помоложе: – Доктор Хаттон. Насколько я понимаю, вы недовольны тем, что вам разрешили свободный режим?

– Нет,– сказал Тернбулл.– Я недоволен другим: если мне можно свободно гулять, почему меня целый месяц держали взаперти? Никто меня не осматривал, ничего не изменилось…

Молодой врач курил, глядя в землю, потом ответил:

– Многое изменилось. Именно за этот месяц он провел свой законопроект. Теперь организована особая, медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет нашей справки о нормальности.

Доктор Крейл тем временем шагал большими шагами по газону; доктор Хаттон продолжал свой рассказ:

– Глава нашей клиники объяснил членам парламента, почему, с научной точки зрения, неверна прежняя система. Ошибка заключалась в том, что сумасшествие считалось исключением. На самом же деле оно – как, скажем, забывчивость – присуще почти всем людям, и целесообразнее определять тех немногих – очень немногих,– у кого его нет. Если это доказано достаточно точно, человек получает справку, а чтобы легче было, ему выдают маленький значок – букву «S», латинское «Sanus"* – И парламент принял такой закон? – спросил Тернбулл.

– Мы им объяснили,– сказал врач,– что науке виднее.

Тернбулл пнул ногой камень, сдержался и спросил еще:

– Причем же тут мы? Почему нас заперли? Ни я, ни Макиэн – не члены парламента, не министры…

– Он не боялся министров,– перебил его медик,– он не боялся ни палаты общин, ни палаты лордов. Он боялся вас обоих.

– Боялся! – впервые за это время вступил в беседу Эван.– Неужели он…

– Опасность позади, теперь это сказать можно,– перебил врач и его.– Только вас обоих он и боялся. Нет, есть и третий, его он боялся еще сильнее и похоронил еще надежней.

– Идем отсюда, Джеймс,– сказал Макиэн.– Надо это все обдумать.

Однако Тернбулл спросил напоследок:

– Но что стряслось с народом? Почему вся Англия помешалась на помешательстве?

Доктор Хаттон улыбнулся своей открытой улыбкой и отвесил легкий поклон.

– Не хотел бы потворствовать вашему тщеславию,– сказал он.

Тернбулл молча повернулся и вместе с Макиэном исчез в светящейся листве сада. Место их заключения почти не изменилось, разве что цветы были красивей, чем когда-либо, а больных или врачей стало больше: на дорожках то и дело попадались какие-то люди.

Один из этих людей – скорее всего врач – решительно и быстро прошел мимо, и Тернбуллу показалось, что он где-то его видел; более того, что он когда-то на него смотрел. Лицо его не вызывало ни гнева, ни нежности, но Тернбулл знал, что оно играло немалую роль в его жизни. Кружа по саду, он пытался припомнить, с чем связано это породистое, но никак не благородное лицо. С врачами Тернбулл редко имел дело, психиатров вообще не видел до недавних пор. Так кто же это, дальний родственник или забытый попутчик?

Вдруг человек этот, снова проходя мимо, раздраженно поправил пенсне, и Тернбулл вспомнил: то был судья, перед которым некогда стояли они с Макиэном. По-видимому, его вызвали сюда по делу.

Сердце у редактора забилось сильнее. А может, мистер Кэмберленд Вэйн проверяет, законно ли то, что здесь творится? Конечно, судья глуповат, но никак не бессердечен, даже благодушен в своем роде. Как бы то ни было, он много больше похож на человека, чем безумец с бородой или мертвец с раздвоенным подбородком. И редактор подошел к судье.

– Добрый вечер, мистер Вэйн,– сказал он.– Наверное, вы меня не помните.

– Как не помнить! – с неожиданной живостью, если не злобой, отвечал судья.– Еще бы мне не помнить вас и этого… длинного…

– Макиэна, сэр,– учтиво подсказал Тернбулл.– Он тоже здесь.

– То-то и оно! – воскликнул Взйн.– Черт бы его побрал!

– Мистер Вэйн,– миролюбиво сказал Тернбулл,– спорить не буду, мы вам порядком досадили. Вы были очень добры к нам, и теперь, надеюсь, подтвердите, что мы-не преступники и не сумасшедшие. Пожалуйста, помогите нам! С вашим влиянием…

– Моим влиянием?! – крикнул судья.– В каком это смысле? – Лицо его изменялось от гнева, но сердился он, кажется, не на Тернбулла.

– Разрази меня Бог… простите, гром! – наконец крикнул он снова.– Я здесь не судья. Я – больной. Эти кретины утверждают, что я сошел с ума.

– Вы?! – воскликнул Тернбулл,– Вы сошли с ума? – и, едва удержавшись от слов: «Да у вас его и не было», мягко продолжал: – Быть не может. Такие, как мы с Эваном, можем страдать безвинно, но вам это просто не идет… У вас должно быть влияние.

– Теперь оно есть в Англии только у одного человека,– сказал Вэйн, и высокий его голос неожиданно зазвучал жалобно и покорно.– У этого негодяя с длинным подбородком.

– Как же до этого дошло? – спросил Тернбулл.– Кто виноват?

– Кто виноват? – повторил судья,– Да вы же! Когда вы согласились драться с Макиэном, все перевернулось. Англичане теперь поверят, что премьер-министр выкрасился в розовое с белыми крапинками.

– Не понимаю,– произнес Тернбулл.– Да я же всю свою жизнь дрался.

– Но как вы дрались? – вскричал судья.– Конечно, бывало, вы пересаливали, однако мы понимали вас… мы на вас надеялись…