Шарада (ЛП)

Я с трудом восстанавливаю силы, поддерживающие меня. Я больше не буду этой ма-ленькой девочкой. Мне не нужен Грегори. Никто. Я покажу ему, что могу двигаться дальше. Без него я лучше. И я знаю лишь одно: ни за что, черт возьми, я не отважусь снова подпус-тить кого-то близко к себе.

Глава 2 Кольт

Умирающие люди обладают особым запахом. Даже те, которые уйдут через несколько месяцев. К их коже практически прилипает запах старости. Это ужасно грубо, но когда ты любишь кого-то, то не думаешь о том, как он отвратителен, а насколько это чертовски пар-шиво.

Когда я вхожу в квартиру, мне в нос врывается этот запах. Я не знаю, как мне дышать: через нос, рискуя вдохнуть еще этой вони, или через рот, чтобы меня вырвало, и тогда я стану самым большим засранцем. Если она может выдерживать такое, значит, и я должен приспособиться к разговору с ней.

— Кольтон? Это ты? — несмотря на все то, что ей приходится пережить, ее голос зву-чит счастливо. Чувствует ли она запах смерти, как я? Тошнит ли ее от него, или она невос-приимчива к нему? Я такой придурок.

— Конечно, это я, мам. А ты ждешь прихода какого-то другого потрясающего молодо-го парня?

Я заворачиваю за угол и оказываюсь в ее гостиной. Шторы раздвинуты, открывая большое окно. Она всегда любила солнечный свет. А я постоянно удивляюсь, какого черта должно быть так солнечно.

Сидя в своем старом потрепанном кресле-качалке, мама смеется. На плечи накинут халат, который я купил ей на Рождество уже восемь лет назад. Он весь в дырках. Дурацкая вещь, которую нужно было давным-давно выкинуть, но она ничего не выбрасывает. Когда у тебя немного вещей, то ты заботишься о том, что у тебя есть.

Я наклоняюсь вперед и целую ее в лоб. При этом чувствую себя, как идиот, потому что мне приходится задерживать дыхание. Сегодня на ней нет шапочки, от ее волос остался лишь пушок.

— Как дела?

Когда я падаю в кресло рядом с ней, поднимается пыль.

— Не очень. А как ты сегодня? — ее голос скрипит, и она заходится кашлем. Черт по-бери, если мне не хочется заткнуть уши, чтобы не слышать этого. Ага. Хороший же я сын. Она сделает для меня все, что угодно, а я едва могу находиться здесь и смотреть на нее.

— Как ты себя чувствуешь? — это более важный вопрос, чем мои дела.

Когда-то ее волосы были светлыми и блестящими. Помню, как люди говорили, что они похожи на солнечный свет. Может, поэтому она любит так широко раздвигать шторы. Зима будет тяжелой. Возможно, ее уже не будет…

— Отлично, — мама скрещивает руки на груди.

Я закатываю глаза. Ну да. Как она может чувствовать себя отлично? Она же умирает. Врачи говорят, что может пройти как неделя, так и три месяца. В этом никогда нельзя быть уверенным. Дерьмовый ответ, если спросить меня. Они же врачи. Разве они не должны знать? Если они могут сказать тебе, что ты умрешь, то должны сокращать твою жизнь не-много лучше.

— Мам…

— Кольтон, — отвечает мне она, ее губы складываются в улыбку. — Расскажи мне об учебе. Как твои занятия?

Дерьмово. Ненавижу их. Они не так важны, как то, что происходит с тобой.

— Здорово. Прошло всего две недели.

Каждый год одно и то же. Ее заботит только это, и каждый раз она только об этом и говорит, от чего мне кажется, что я взорвусь. Я не должен беспокоиться об оценках. Я дол-жен беспокоиться о ней, делая все возможное, черт возьми. Вот почему я делаю то, что де-лаю.

Мама снова улыбается мне, в глазах застыла смесь радости и боли. Этот взгляд разъе-дает меня изнутри, прожигает насквозь, как рак сжигает ее тело, разрушая все видимое. Она дотрагивается до моей ноги. Боже, у нее такие тонкие пальцы.

— Не могу поверить, что мой сын учится на предпоследнем курсе колледжа. Ты так быстро стал мужчиной. Я всегда знала, что у тебя все получится, Кольтон.

Теперь мое заболевание — это вина. Потому что я не вижу смысла. Потому что мне всегда было наплевать на учебу в колледже. Я знаю, кто я и чего могу достигнуть, и никакой дурацкий диплом не изменит этого. Или ее? Она всегда хотела этого для меня. Ее мать во время беременности употребляла крэк, но, родившись, она все равно выжила. Кочуя из од-ной приемной семьи в другую, она выжила. Она всегда знала, кто была ее мать: бросившая среднюю школу, сбежавшая из дома наркоманка. Моя мама же не употребляла наркотики, но она рано забеременела мною, как и ее мать. Бросила среднюю школу. Ничего не напоми-нает?

Большая часть моих дерьмовых денег поступает от того, что стало причиной всех ее проблем. От наркотиков.

Она пережила все. Не позволив этому сломить себя. Работала, не покладая рук. При-няла моего придурка-отца, когда он вернулся в нашу жизнь, и пыталась быть мне матерью и отцом, когда он ушел.

Все, чего она хотела для меня, — окончание средней школы. Чтобы я пошел в кол-ледж, будто это дерьмо собачье что-то изменит.

— Да в этом нет ничего такого, мам.

Я сжимаю ее руку, поэтому она не видит, что я злюсь, но делаю это осторожно, чтобы не сделать ей больно.

— Нет, есть.