Шардик

Теперь он стоял в воде один, прямо перед мертвым ребенком и Шардиком, к которому ни разу не подходил столь близко со дня, когда тот вышел живым из Уртской избоины. На теле медведя, громадном, как мельничное колесо на стене мельницы, остались следы от канатов, с помощью которых его приволокли на берег; на истощенной заострившейся морде чернела глубокая рана от стрелы.

Кельдерек задумался, ожидают от него каких-нибудь слов или молитвы, но потом увидел, что времени у него нет, ибо головня уже догорала.

— Сенандрил, владыка Шардик! — громко выкрикнул он. — Прими нашу жизнь, владыка Шардик Умирай-за-Детей!

По пояс в воде, схватившись раненой левой рукой за край плота, Кельдерек сунул факел в кучу хвороста и стружек перед собой, и та сразу же занялась тусклым желтым огнем. Потом он поджег груду валежника и поленьев еще в одном месте и еще в одном. А под конец, когда пламя головни уже опаляло пальцы, Кельдерек закинул ее наверх погребального ложа. Взметнув сноп искр, она упала в паре локтей от Шеры.

Плот начал медленно разворачиваться. Кельдерек неловко оттолкнулся от него и выпрямился, морщась от резкой боли в руке. Солдаты на берегу отвязали причальные канаты, которые теперь проплывали мимо него с обеих сторон, производя легкую зыбь, но невидимые в воде, сверкающей огненными отблесками. Сейчас горела уже вся обращенная к берегу сторона плота — жаркое полупрозрачное пламя вздымалось стеной, переливаясь зеленым, красным и оранжевым с прочернью. Огонь устремился вглубь и ярко высветил недра огромного костра подобно тому, как солнечные лучи пронизывают темный лес, открывая взору сплетения кустов и деревьев. А когда он поднялся выше, к зеленым веткам и цветам, устилавшим погребальное ложе Шардика, повалил густой белый дым, затянувший все перед глазами Кельдерека и людей позади него.

Он закашлялся, задыхаясь и судорожно хватая ртом воздух. Глаза разъедало, слезы катились градом, но Кельдерек не сдвинулся с места. «Ну и пусть, — подумал он. — Так даже лучше, потому что мне невмоготу смотреть, как горят тела». Потом, когда он уже терял сознание от удушья, тяжелый плот стал разворачиваться быстрее и обратился горящей стороной вверх по течению. Четверо или пятеро молодых рыбаков привязали причальный канат к корме челна и, налегая на весла, потащили плот от берега.

Когда он начал набирать скорость, буйные языки пламени метнулись назад. Треск огня сменился жарким ураганным ревом, искры и хлопья пепла взвились вверх и закружились, заметались в воздухе, точно всполошенные птицы. Бревна в недрах костра начали смещаться и обрушиваться с глухим стуком, в воду там и сям с шипением падали горящие угли. Чуть погодя, прорезая шум разрушения, как плужный лемех прорезает твердую почву, над рекой вновь разнеслось пение. Селяне на берегу подбадривали и подгоняли молодых парней в челне, которые гребли изо всех сил, понемногу сносимые течением вместе с плотом.

Мы на заре отчаливаем лодки.
Коль повезет, все будут сыты нынче.
Кто с неводом, кто с бреднем, кто с острогой —
Бедняк как может добывает пищу.

Плот уже находился в половине полета стрелы от суши и на таком же расстоянии ниже по течению от места, где стоял Кельдерек, но гребцы по-прежнему дружно налегали на весла, стараясь оттащить подальше от берега плот, оставлявший за собой густой шлейф дыма.

Всю жизнь хлебаем лихо полной ложкой
Да тужимся свести концы с концами.
Очаг горящий и живот набитый,
Жена да дети — вот для нас и счастье.

Селяне хлопали и притопывали в такт веслам, однако песня звучала торжественно и очень уместно: в минорной тональности, безыскусная и пронзительная — единственная музыка, ведомая простому народу и исполняемая на разные лады в зависимости от повода и настроения. Теперь плот отошел так далеко от берега и так далеко вниз по реке, что весел, ударяющих о воду в такт песне, уже было не разглядеть. Парни развернули челн наискось против течения, и плот снова повернулся к берегу той стороной, где покоились тела. Кельдерек напряг зрение, но ничего не увидел наверху погребального костра — он провалился в центре, и две его пылающие половины походили на крылья гигантской бабочки. Шардик окончательно завершил свое земное существование.

— Дважды я бросался за тобой в Тельтеарну, владыка Шардик! — вскричал Кельдерек. — Но на сей раз не могу последовать за тобой!

В домах зажгутся очаги под вечер.
Коль есть средь них и твой, то слава богу.
А если, брат, с тобою что стрясется,
Очаг свой разделю с детьми твоими.