Шардик

Бель-ка-Тразет, подумал Кельдерек, потратил долгие годы на то, чтобы превратить Ортельгу в неприступную крепость, и теперь рассчитывает пожать плоды своих трудов — спокойно состариться в безопасности, обеспеченной частоколами, ямами-западнями, природным крепостным рвом в виде реки и шендронами, несущими дозор на берегу. В его мире нет места необычному и неведомому. Из всех ортельгийцев он последний, у кого может затрепетать и воспылать восторгом сердце при известии о том, что возвратился Шардик по прозванию Сила Божья. Что же до Мелатисы, она и так вполне довольна своей участью жрицы и своим чародейным искусством. Может статься, она надеется сама стать тугиндой однажды. Сейчас она подчиняется тугинде потому лишь, что иначе нельзя. Но в душе не разделяет ни ее страстной надежды, ни глубокого чувства ответственности. Пожалуй, нет ничего удивительного, что она боится. Смышленая молодая женщина, достигшая влиятельного положения и заслужившая высокое доверие. Когда ты столького добился, умирать особенно страшно. Кельдерек вспомнил, как прошлой ночью, на освещенной огнями террасе, Мелатиса показала свою сверхъестественную силу, мгновенно распознав, кто из прибывших ортельгийцев хранит в сердце неизреченную тайну. Вспомнил — и ощутил прилив горького разочарования: ведь невероятную весть, им принесенную, Мелатиса предпочла бы не знать вовсе.

«Они оба люди высокого звания, — думал Кельдерек, медленно шагая через квиановую рощу и прислушиваясь к неумолчному кваканью лягушек у воды. — Но все же я, безродный охотник, ясно вижу, как они цепляются — пытаются цепляться — за то, что боятся потерять теперь. А у меня таких мыслей нет, поскольку мне терять нечего. К тому же я видел владыку Шардика, а они — нет. Но даже если нам удастся найти его и остаться в живых, они все равно наверняка станут убеждать всех, что он никакой не Шардик».

Резкий крик какого-то животного, донесшийся из леса, заставил охотника вспомнить о своих обязанностях, и он повернул обратно, пересек прогалину и осторожно прошел между спящими девушками.

Тугинда стояла у костра. Она знаком подозвала Кельдерека и улыбнулась такой же искренней, проницательной улыбкой, какой улыбалась при первой их встрече у Теретского камня, когда он еще не знал, кто она на самом деле.

— Твоя стража давно закончилась, Кельдерек, разве нет?

— Мне все равно не спится, сайет, — так почему бы не посторожить?

— Плечо ноет?

— Нет… сердце, сайет. — Он улыбнулся. — Мне немного не по себе. Оно и понятно.

— Хорошо, что ты не спишь, Кельдерек Играй-с-Детьми. Нам с тобой нужно поговорить наедине. — Тугинда отошла от спящих людей подальше в темноту, повернулась к последовавшему за ней охотнику и прислонилась спиной к стволу квиана. — Я сказала Мелатисе и барону, что нам следует действовать так, как если бы твое сообщение соответствовало действительности. Но тебе, Кельдерек, я скажу вот что: когда бы я не умела распознать правду, изливающуюся из человеческого сердца в слова, я бы не была тугиндой острова Квизо. Я нимало не сомневаюсь, что ты и в самом деле видел владыку Шардика. — Кельдерек не нашелся что ответить, и после паузы она продолжила: — Из несметных тысяч людей, ждавших его пришествия, избраны мы с тобой — ты и я.

— Да. Но вы так спокойны, сайет, а я… я помираю от страха, как самый обычный трус. Конечно, я полон трепета и священного ужаса, но больше всего я боюсь, что медведь разорвет меня на куски. Они звери очень опасные. А вы разве не боитесь?

Вместо ответа тугинда спросила:

— Что ты знаешь о владыке Шардике?

Немного подумав, Кельдерек сказал:

— Ну, он от бога… бог пребывает в нем… он божья сила… он ушел и должен вернуться. Нет, сайет, человеку всегда кажется, что он все знает, пока его не попросят рассказать словами. Как все дети, я сызмалу молился о Благой ночи, когда вернется Шардик.

— Однако порой мы получаем больше, чем ожидаем. Молятся-то многие. Но многие ли задумывались, что будет, если наши молитвы исполнятся?

— Чем бы все ни обернулось, сайет, я нисколько не жалею, что он вернулся. Несмотря на весь свой страх, я не хотел бы прожить жизнь, так и не увидев пришествия божественного медведя.

— И я тоже — несмотря на весь свой страх. Да, я тоже боюсь, но я, по крайней мере, благодарю бога за то, что никогда не забывала о наипервейшем долге тугинды: в суровой обыденности будней денно и нощно быть готовой к возвращению Шардика. Часто выходила я ночью одна на Ступени и думала: «Будь сегодня та самая ночь — ночь возвращения Шардика, — что я стала бы делать?» Я точно знала, что мне будет страшно, но сейчас я боюсь… — она улыбнулась, — меньше, чем ожидала. Теперь тебе надобно знать о Шардике больше, потому что мы с тобой избранные сосуды, ты и я. — Тугинда медленно покивала, не сводя с Кельдерека пристального взгляда. — А что это означает, мы узнаем с божьей помощью в определенный богом срок.

Кельдерек хранил молчание. Тугинда скрестила руки на груди, снова прислонилась к дереву и продолжила:

— Речь ведь идет не просто о людях, падающих ниц, а о вещах гораздо, гораздо более важных.