Шарф

Однажды, в начале сентября 1977 года, хирург Николай Семёнович Глушко, не вышел на работу. Все сразу поняли — произошло что-то серьёзное, до этого дня, он ни разу за всю свою трудовую биографию, не пропускал любимую работу, даже не болел. Забегали все одновременно: мама — старая эсерка, неизвестно каким чудом выжившая в революционной мясорубке, молоденькая красавица-невеста, студентка последнего курса медицинского вуза, главврач и по совместительству парторг областной больницы, где трудился доктор Глушко, подполковник Морин, и конечно же дворник Аслан-Заде Болсунбекович Нарзалиев, которого сокращённо называли Нарзан. Выяснить ничего толком не удалось. Нарзан видел и даже поздоровался с доктором, когда тот будним утром, бодрым шагом, отправлялся на автобусную остановку. Потом допросили киоскера, тот подтвердил, что доктор, как обычно купил газету и действительно направился к автобусной остановке. Нет, пьяным он не был, других странностей он тоже не заметил, всё как всегда… На этом нить обрывалась, на работу Глушко так и не доехал. Доктора вроде бы вспомнил шофёр рейсового автобуса Марченко, но на сто процентов он уверен не был, из-за того, что кануне широко праздновал юбилей своего шурина. Когда же следователь показал водителю увеличенную паспортную фотографию Глушко, тот без сомнений узнал в ней того самого юбиляра-шурина, чем напустил ещё больше тумана на горожан и оперативников. Не растерялся только парторг Морин, он со всей партийной принципиальностью, авторитетно заявил, что скорее всего Глушко сбежал на Запад, вывезя с собой секреты передовой советской хирургии, и вскоре мы услышим о нём по голосам вражеских радиостанций.

Время шло, подрывные радиоголоса молчали, тем самым подтверждая версию Морина, мать-революционерка считала исчезновение сына проделками Абакумова, красавица-невеста томилась бессонницей в холодной постели. Нарзан к исчезновению жильца относился по-философски, мол всё само собой образуется, на всё воля Аллаха и пророка его Магомета. Глушко не появлялся. Прошло почти две недели. Его неожиданно узнал, одиноко сидящим на автобусной остановке, водитель автобуса Марченко, и не мешкая позвонил куда следует. Откуда следует прислали «рафик» с группой захвата. Те, со знанием дела, быстренько доставили оказавшего вялое сопротивление хирурга, в отделение. Дальше — больше. Доктор Глушко, был одет в тот самый костюм и галстук, что на нём был в то утро, когда он исчез. Он был чисто выбрит, благоухал дефицитным «Дзинтарсом», а из подмышки у него торчала газета двухнедельной давности. Пропали только очки, но они ему были больше ни к чему, его близорукость исчезла вместе с ними. Николай Семёнович вел себя так, будто бы этих двух недель исчезновения его из жизни вовсе не было, будто он только что, ну минут двадцать назад, вышел из дома и направился я на работу. Его действительно немного удивили устаревшие «Известия», но и этому нашлось простое объяснение — киоскер подсунул старый номер, а он не и обратил внимания, бывает… А то, что его помнит водитель автобуса, так это проще-простого, он его тоже помнит, ведь добирается на работу этим маршрутом уже четвёртый год. Вобщем ни милиция, ни КГБ, ни партком, ни гипнотизёры психоневрологического диспансера, ни старая революционерка-мать, ни красавица-невеста, не смогли докопаться до истинны, поговорили с месяц и забыли. Вот только подполковник Морин не терял бдительности. Каждый раз проходя мимо застеклённой операционной, он на несколько минут останавливался и не моргая вглядывался в сосредоточенное выражение лица хирурга, в странное автоматическое движение руки, время от времени поправляющей несуществующие на переносице очки.

Вскоре, близкие к Глушко люди стали замечать перемены в поведении доктора, он перестал читать газеты, стал разговаривать с собой, похудел, иногда его взгляд надолго замирал в небе. Началось всё вечером конце сентября, во время ужина по радио передали следующее объявление: «…Сегодня включен в сеть базовый турбогенератор № 2. Чернобыльской АЭС! Руководство атомной электростанции, планирует выработать 100 миллиардов киловатт-часов электроэнергии к 1984 году!..» Услышав это, доктор вскочил и нервно заходил по комнате, взлохмачивая руками густую шевелюру. Он ходил минут пятнадцать, разговаривая с радиоточкой: «… этого не может быть… нужно всё хорошенько понять… реактор… четвёртый энергоблок…» Мать не на шутку испугалась вглядываясь в его сверкающие глаза:

— Коленька, мальчик мой, что случилось?

— Мама, я должен тебе всё рассказать… У меня был контакт… Я общался с гуманоидами… — из рук матери выпал стакан воды, — я даже был на их космической тарелке, — хирург закрыл глаза, его лоб покрылся капельками пота, губы мелко задрожали. Было очевидно, что он пытается выкопать из глубин памяти, какие-то очень важные события, — я знаю в это трудно поверить, но это так! Мама, они предупредили нас о великой катастрофе!

— Кого нас, Коленька? — мама подняла на Глушко усталые глаза.

— Нас! Землян! Я больше не могу это скрывать…