Шариковы дети

– Похоже, он дальше своего двора не заглядывал. – Пантелеев усмехнулся. – В городе половина освещения не функционирует, что про деревню говорить.

Амиров осторожно открыл калитку, каждую минуту ожидая, что из темноты двора кинется собака, оказалось, хозяева предпочитали другую живность: где-то кудахтали куры, и трубно голосила корова. На стук дверь открыла женщина и, памятуя о наставлении продавщицы, следователь показал удостоверение, а уж потом поздоровался.

– Добрый вечер. Вы Лиза Степанова?

Женщина кивнула. Амиров аж залюбовался, в свете фонаря на него смотрела вылитая Верка Сердючка, только без звезды на голове. Её массивная грудь начиналась сразу из-под подбородка, а тонкие ручки, сложенные на животе, словно поддерживали выдающуюся часть. Лиза посторонилась и пригласила гостя в прихожую.

– Заходите. Чувствовала, что рано или поздно, меня тоже будут допрашивать. Раиса Селивёрстова просила не разносить новость по деревне, только шила в мешке не утаишь.

– Ничего, что так поздно или вызвать повесткой?

– Всё в поряке. Я только что подоила корову. Молоко ещё тёплое. Будете или побрезгуете?

– Сто лет не пил домашнего молока. Конечно, буду!

Амиров прошёл следом за хозяйкой на чистую кухню.

– Муж помогает по хозяйству?

– В своём доме без мужика туго, – Лиза протянула керамический бокал с тёплым молоком. – Сегодня сама хозяйничаю, муж с дочерью к свекрови в соседнюю деревню уехали. Вернутся только завтра, – женщина села напротив и сложила усталые руки на коленях. – Это и к лучшему. Толком бы поговорить не дал. Он считает, что во дворцах небожители обитают и говорить ни плохое, ни хорошее про них нельзя.

– А вы как думаете?

– Я не думаю, я знаю! Какая разница, где любить друг друга – на английской кровати «Величие» за невообразимое количество денег или на диване-раскладушке за двадцать тысяч! Эффект один: появляются дети. И какая разница, за каким столом ругаться, если развод неминуем.

– Вы хотите сказать, что чета Селивёрстовых находилась на грани развода?

– Что-то вроде этого. Они и раньше жили, словно чужие, а в последнее время так вообще.

– Что вы имеете в виду?

– Как объяснить? Мой муж ревнивец невозможный, может выпить, поскандалить, но он живой. А у Селивёрстовых всё идеально, они назвали друг друга милая, дорогой, только всё словно на автомате. Однако и в этой семье случались взрывы. Пару раз я видела синяки на лице Раисы. Конечно, не спрашивала! Кто я – прислуга, но и у меня есть глаза и уши. Скандалили из-за сына. Тот ничего не хотел, ни учиться, ни работать. Дорогие автомобили, шмотки, девочки, – женщина улыбнулась, увидев изумлённый взгляд следователя. – Да, да, молодой да ранний. Семнадцать лет. Я бы свою дочь так отходила, сидеть бы не смогла несколько дней! А этого сослали в область, у них там хоромы в элитном доме. Вы не удивляйтесь, что так много знаю. Приходится убирать во всём доме и в кабинете, и в спальне, и в столовой. Уши не затыкаю, глаза не закрываю, хочешь, не хочешь, а слышишь и видишь! Так вот, последнее время Раиса из спальни переехала в комнату для гостей. Буквально за день до смерти Александра Владимировича, я убирала в спальне и случайно на тумбочке увидела конверт с фотографиями. Не удержалась, посмотрела. Похоже, мэр пускался во все тяжкие, причём в рабочем кабинете и со своей секретаршей!

– Вы кому-нибудь ещё об этом рассказывали?

– Вы первый. Даже муж не знает.

– Почему сделали исключение?

– Вы же из полиции!

– Логично.

Амиров усмехнулся про себя.

«Как при такой любознательности домработница не разнесла новости из богатого дома по деревне. От таких пикантных подробностей все бы на ушах стояли, хотя если сплетни дошли до ушей Селивёрстовых, домработницу вмиг выставили за дверь с волчьим билетом, а в деревне работы днём с огнём не найдёшь».

– Несколько раз я слышала, как Селивёрстовы ругались. Мэр кричал, мол, захочешь развестись, вперёд, скатертью дорога! Только убирайся вместе с сыном и одним чемоданом!

– А говорите, общались холодно. Там страсти кипели.

– Иногда кипели, когда хозяева были уверены, что их никто не слышит.

– Елизавета, вижу вы женщина порядочная. Хочу попросить никому не рассказывать о нашем разговоре.

– Неужели я не понимаю!

Степанова округлила глаза, показывая тем самым – она могила!

– Сейчас в гостиницу? – с надеждой спросил Пантелеев, пытаясь краем глаза уловить настроение следователя областной прокуратуры.

– Послушай, как твоё имя?

– Константин.

– Да, Константин, я понимаю, ты хочешь как можно скорее попасть домой. И я тебя понимаю. Пойми меня и ты! Я тоже желаю вернуться к жене, домой, к пельменям и уютному дивану возле телевизора. И чем скорее я закончу дело, тем скорее это произойдёт. Терпеть не могу гостиницы, влажные простыни на постели и унитазы, на которых сидели разные жопы. – следователь хлопнул дверцей автомобиля. – Если бы я знал город, то нужда в твоём присутствии отпала бы сама собой. Так что вези меня к Светлане Козленковой.

– Это к секретарше? – Амиров кивнул. – Я не знаю адреса.

Фарид протянул листки, которые приготовил для него начальник Управления внутренних дел.