«Если в Лиге французской родины царил разброд, здесь все мысли и усилия объединились под влиянием нашего гениального вождя», – восторгался Доде (LDS, 189–190). Команда «Action française» сработалась, доктрина оформилась, число сторонников росло, только денег по-прежнему не хватало. В пестроте монархистов, националистов, консерваторов и радикалов различных толков движение сумело заявить о себе и отобрать у конкурентов часть паствы, но не сразу стало лидером. Для организационного укрепления его позиций Вожуа и Моррас 15 января 1905 г. объявили о создании Лиги французского действия, основанной на сочетании идейного единства и дисциплины с инициативой. Каждый член организации приносил письменную присягу:
«Француз по своему рождению и сердцу, по разуму и по воле, я буду выполнять все обязаности сознательного патриота.
Я обязуюсь бороться со всяким республиканским строем. Республика во Франции обозначает царство иностранцев. Республиканский дух дезорганизует национальную оборону и покровительствует религиозным влияниям, враждебным традиционному католицизму Франции. Надо вернуть Франции режим, который был бы французским.
Наше будущее заключается исключительно в монархии, как ее представляет монсеньор герцог Орлеанский, наследник сорока королей, которые в течение тысячи лет создали Францию. Только монархия обеспечивает общественное спасение и отвечает за правопорядок, предупреждая общественные бедствия, обличаемые антисемитизмом и национализмом. Необходимый орган защиты интересов общества, монархия подымает авторитет, благосостояние и честь.
Я присоединяюсь к делу монархической реставрации. Я обязуюсь служить ему всеми средствами» (МЕМ, 585)[32].
Через два с половиной месяца у Лиги появился отличный повод для новой кампании. 31 марта – десять дней спустя после принятия во Франции закона о двухлетней воинской повинности вместо трехлетней, как не преминул отметить Доде (LDE, 33), – Вильгельм II по настоянию канцлера Бернгарда фон Бюлова неожиданно прибыл в Танжер: отсюда второй топоним в заглавии «Киль и Танжер». Кайзер заявил, что «желает иметь дело непосредственно с султаном как свободным и равным суверенным властителем независимой страны»[33], хотя власть того была ограничена, с одной стороны, соперничеством местных племен, а с другой, присутствием европейских держав, прежде всего Франции. Там это посягательство на статус-кво было воспринято как сигнал к бою, как переход противостояния с немцами в новую фазу, хотя кайзер считал главным врагом англичан, стремившихся втянуть Париж в антигерманскую коалицию и окружить его империю (так оно и было).
Пытаясь разрядить напряженную ситуацию, премьер Морис Рувье заявил германскому послу: «Совершенно невозможно и было бы преступным, если бы два государства, которые призваны прийти к взаимному пониманию и сблизиться друг с другом, начали ссориться между собой, да еще из-за Марокко!»[34]. Затем он отправил в отставку министра иностранных дел Теофиля Делькассе, проводника политики окружения, который назвал требования Германии блефом, и сам возглавил МИД. «Этот инцидент произвел на французов чрезвычайно тяжелое впечатление. Он в немалой степени способствовал окончательному возрождению у некоторых руководящих деятелей новой решимости скорее рискнуть войной, чем вторично принять такое унижение»[35]. В прессе заговорили о «неслыханном унижении», как броско выразился влиятельный журналист Андре Тардьё[36], о том, что «у нас нет внешней политики и нам не позволено ее иметь»: эти слова Анатоля Франса, написанные еще в 1897 г., Моррас взял эпиграфом к сборнику «Киль и Танжер».
Лично Делькассе не вызывал у Морраса симпатий из-за дрейфусарства, отрицательного отношения к патриотической пропаганде (он открыто поддержал реванш только после отставки), покровительства колониальной экспансии в частных интересах и политической зависимости от Лондона. Публицист Луи Гитар позже назвал такую позицию «комплексом Делькассе», который «сводится к цепочке силлогизмов: Германия – наследственный и непримиримый враг Франции; Франция недостаточно сильна, чтобы бороться против Германии в одиночку, поэтому помощь Англии для нее незаменима; Франция должна делать всё, чтобы сохранить дружбу англичан, и не предпринимать ничего, что могло бы привести к ее утрате. Беда в том, – добавил он, – что Англия не считала Германию извечным врагом, а Францию – незаменимым другом»[37]. Апологетам министра из числа националистов Моррас напомнил: «Делькассе никогда не выступал против победителя 1870 года, он выступал за Англию. Он угрожал Германии, когда это было в интересах Англии. Делькассе-реваншист – это миф. Лондон повернул его политику против Берлина, потому что сама по себе она никогда не имела никакой ориентации» (КЕТ, 162). Словом, типичный продукт ненавистной монархистам «республики на товарищеских началах».