Шарль Перро

— В человеке живут две похоти, которые разводят в нем всякое зло и препятствуют ему жить по закону Христа. Одна из них, как нас учит Янсений, — сластолюбие: это когда человек стремится ко всякому приволью и удобству жизни, к сладкой еде и к деньгам, чтобы приобретать на них все сладости жизни, а также почет и похвалу и держать людей в своей воле. Другая похоть есть любопытство. Это когда человеку хочется все испытать, все изведать, познать весь мир Божий со всеми его тайнами. Как бывают люди с ненасытным чревом, так бывают люди с ненасытным умом, который стремится все разведать и разгадать, даже не зная, зачем это: просто для своего удовольствия и потехи! — Хорошо поставленный голос Николя гремел в стенах огромного зала, а глаза его гневно бросали взоры на тех, кто был привержен второй похоти — ведь он выступал перед профессорами и их учениками. — С этими двумя похотями, учил Янсений, человек должен неустанно бороться, стараясь избавиться от обеих и полностью посвятить себя служению Богу!

Ответом на страстное выступление Николя были гневные реплики зала: с первой похотью и в самом деле стоило бороться, но вот со второй!

Шарль очень любил Николя, признавал его превосходство в знаниях и вере, однако учение Янсения об отказе от познания ставило его в тупик. Шарлю как раз была присуща вторая похоть: он страстно желал как можно больше узнать, и потому здесь он расходился с братом и был солидарен с учеными, которые давали отповедь Николя.

Суд над Арно привлек внимание Блеза Паскаля — величайшего ученого Франции того времени. Он был знаком с семьей Перро и являлся последователем Янсения. Книга «Преобразование внутреннего человека», с которой Паскаль познакомился в 1646 году, произвела в его душе настоящий переворот. Это совпало с жестокой болезнью великого ученого. Он и раньше отличался слабым здоровьем, а теперь страдания его усилились. Он потерял сон, его мучили сильнейшие головные боли, у него отнялись ноги, и он мог передвигаться лишь на костылях. Принимал только теплое питье, и то по каплям, вследствие нервных судорог в горле.

Господин Витар по договоренности с Паскалем подробно пересказал ему суть выступления Николя и ответы его оппонентов. И, наверное, только болезни, измучившей его, и лихорадочному поиску божественной поддержки можно приписать то, что последовало дальше. Выслушав Витара и проведя несколько бесед с братьями Перро, великий ученый заявил, что не людей, не Бога любил он, всю свою жизнь посвятивший науке, а ненасытную похоть ума своего, и решил отбросить эту похоть, прекратить совершенно занятия наукой и посвятить все свои умственные силы познанию Бога с тем, чтобы подчинить ему свою жизнь. Так появились его знаменитые «Письма к провинциалу», идею которых подсказал ему Перро. В этих письмах Паскаль рассказал о месте человека в мире, о бренности его бытия, о моральных его обязанностях и вере в Бога как единственно верном пути к бессмертию. Уже через неделю после выступления Николя господин Витар привез Пьеру и Шарлю на улицу Сент-Франсуа в Марэ первое из писем Паскаля. Затем последовало второе, третье, и так до последнего, восемнадцатого.

«Письма к провинциалу» покорили Шарля искусством полемики, блестящим стилем. Оказалось, что тяжеловесная латинская фраза может уступить место живому французскому языку. В письмах много говорилось о пути к Богу, и с каждым положением Блеза Паскаля Шарль был согласен, но только не с ничтожностью человеческих познаний, которые провозглашал Паскаль. Не принял Шарль Перро и таких вот строк своего великого современника:

«…Самонадеянным людям мало одного созерцания: они пытаются изведать всю вселенную до самых последних мелочей, как будто это возможно. Они хотят познать начало всего, для того чтобы понять все остальное. Но это — пустая мечта. Такой замысел был бы исполним только при способности столь же бесконечной, как и вселенная… Не будем же гнаться за недостижимым, не будем стараться объять необъятное; наш разум не может понять всего: он ограничен…»

1658 год

История не поскупилась на контрасты, столкнув этих двух людей — Николя Фуке и Жана Батиста Кольбера. Оба они умели и любили работать, но если Кольбер брал педантичностью, феноменальной работоспособностью, то Фуке больше полагался на интуицию и мог позволить себе временами расслабиться. Кольбера немыслимо было обвинить в том, что вместо него делами вершат его заместители. А про Фуке такое рассказывали. Зато мог ли грубоватый тугодум Кольбер состязаться в обаянии с блистательным, галантным сюринтендантом? Как-никак Фуке был уже дворянином в третьем поколении и обладал безукоризненными светскими манерами. Но не только в манерах было дело. Фуке имел достаточно душевной щедрости, чтобы привлечь настоящих, искренних друзей, таких, например, как великий поэт Жан Лафонтен. Они будут самоотверженно хлопотать за него после его ареста.