Шарлатан: чудо для проклятого короля

– А ты не врешь? – отодвинулся Босой. – В пламенном трибунале колдуны чего только не пели, лишь бы избежать мук… И почему про тебя никто не слышал, и не знает, раз ты с детства был при Универуме?

– Меня продали в рабство. Тогда же. Ректор заметил, что я смышленый и быстро учусь, – признался Люгер. – Полагаю, он испугался. Вспомнил, что я мог услышать лишнего. И меня продали в рабство подальше с глаз долой.

– Надежнее – придушить, – пробормотал Босой.

– Меня спасла его жадность, – кивнул Люгер. – Мальчишка умеющий читать книги был редкой диковинкой. На невольничьем рынке за меня дали сто монет… Готов спорить, что ни один из твоих «пахарей» даже букв не знает…

– Драгоценный ты наш, – недобро протянул Босой. – Все что ты наплел – бесполезно. Нет свидетельств того, что ты сказал. Разве только прижечь чресла самого Иерарха…

Босой задумчиво поглядывал на раскаленную мотыгу, словно прикидывая – выдержит ли Иерарх пытку каленым железом.

– В Универуме все строго заносится в летописи: кто приезжал, с кем встречался, что привез, что вывез, – подсказал Люгер. – Можно поискать архивные записи, хранящиеся в библиотеке.

Босой затаил радость. Но внешне остался непреклонен, и сокрушенно покачал головой.

– Ты все-таки не ответил на мой вопрос: что вы тут делаете для короля?..

Босой замер на миг, и просиял – будто на него снизошло озарение.

– Дай-ка, я лучше спрошу твоего перепуганного слугу! Он сильнее боится каленого железа. А значит – будет честнее!..

В два прыжка Босой оказался рядом с Ачей.

– Говори!.. Признавайся, что вы замышляете для короля?!.. Поджарю, гад!!!

Бесноватый пророк зверски оскалился, и вскинул раскаленную мотыгу к самому лицу блондинчика.

Люгер инстинктивно рванулся на подмогу ученику, но его тоже держали крепко. Шарлатан лишь бессильно дергался вперед. Ача лихорадочно переводил выпученные от ужаса глаза с раскаленной мотыги на Люгера, а с шарлатана обратно на мотыгу. Люгер знал, насколько Ача страшится пыток, после того ужаса, который блондинчик пережил в детстве.

– Молчи, Ача! Держись, пожалуйста! – умолял Люгер. Он ничем не мог помочь своему помощнику – лицо Люгера исказила боль сострадания.

– Говори! – рычал Босой.

Блондинчик вздернул полные слез глаза на Люгера. Икая от слез, он не удержал в себе признание:

– Он знает язык извергов! Он читал карту извергов!

– Кто знает язык извергов? – опешил Босой.

– Он… – икнул Ача, кивая на Люгера. И несчастный блондинчик зарыдал. Слезы рекой хлынули по его щекам, стекали по набухшим губам, и капали вниз с подбородка.

– Карта мира извергов? Где это ты видел? – повернулся Босой к Люгеру.

– Иди, скажу, – кивнул Люгер. – Только тебе, на ухо.

Фанатик, наслаждаясь победой, изобразил своим малолеткам большие глаза – вот как надо добиваться признания – и подставил ухо Люгеру. Но вместо того, чтобы шептать, главарь шарлатанов вцепился в ухо зубами.

– Уй-й! Тварь! – прошипел Босой.

Теперь уже праведник брыкался, и лягался, но не мог вырваться. Люгер разжал зубы только после того, как кто-то из малолеток врезал ему черенком мотыги под дых.

Босой отскочил в ярости. Смахнул кровь с болтавшейся лохмотьем откушенной мочки правого уха. Он схватил Люгера за волосы, и поднял лицо шарлатана.

– Держите так, чтобы все видел! – приказал он подручным. – Смотри, сюда!

Шагнув к Аче, Босой прижал железо мотыги прямо к лицу блондинчика. В ужасе от ожидания дикой боли Ача вскрикнул, и обвис, потеряв сознание. Однако, железо мотыги не зашипело, не поджарило его кожу. Мотыга была уже просто горячей, но не раскаленной.

– Остыть успела! – прошипел Босой. – Везучие нечестивцы. Ну-ка, снова ее в огонь. Сейчас исправим… Твой прихвостень от страха упал в обморок, значит займемся тобой, – пообещал Босой, которому малолетки перевязывали надкушенное ухо.

Они бросили бесчувственного Ачу и обмотали голову Босого каким-то тряпьем, пропустив повязку ему под подбородком. С тряпкой вокруг ушей бесноватый праведник приобрел совсем юродивый вид. Мотыга снова накалилась докрасна.

Босой распахнул балахон на груди Люгера. И все увидели отчетливые багровые знаки выжженного клейма на груди лже-чудотворца.

– Так тебя уже прижигали! – ухмыльнулся Босой. – Что это за бесовская печать?

Клеймо выглядело необычно. Это не были первые буквы имени хозяина, как обычно клеймили рабов бароны суровых земель. Знаки не походили и на трезубцы, которые выжигали каторжникам на галерах.

– Я был в рабстве у извергов… Это их клеймо, – произнес Люгер, казавшийся равнодушным.

В клейме извергов совсем не было прямых линий: дуги, изгибы и переплетения создавали странную систему знаков. Отчетливость, с которой они оставались прорисованы через столько лет выдавала непостижимую для мира людей точность работы с металлом.

– Места совсем не оставили, – возмутился Босой. – Так мы тебя прямо на роже пометим человечьим клеймом! Давай сюда, пока жар не успел остыть, – протянул он руку за раскаленной мотыгой.

– Кто успел остыть?! – раздался властный голос у порога.