Шарлатаны

— Да, есть, — кивнула она. Опыт, приобретенный в самых разных, в том числе критических ситуациях, научил ее чувствовать такие вещи: резистенция — сопротивление грудной клетки нагнетанию воздуха — при введенном сукцинилхолине должна быть совсем небольшой. Но сейчас сопротивление оказалось значительным.

— Давай-ка теперь ты покачай, а я послушаю легкие, — сказала Ава.

Дэвид перехватил у нее мешок.

Ава приложила стетоскоп к груди Брюса.

— Дыхание едва прослушивается, причем с обеих сторон, — сообщила она.

— Да, согласен: резистенция слишком большая, — кивнул Дэвид. — В бронхах, должно быть полно рвотных масс. Боюсь, потребуется бронхоскопия.

Внезапно сигнал оксиметра начал затухать — иго означало, что, несмотря на все старания Дэвида, из-за блокады бронхов в кровь поступает слишком мало кислорода.

Дверь в операционную снова распахнулась, и на пороге возник доктор Ной Ротхаузер, старший хирург-ординатор, который с первого июля должен был занять должность главного ординатора. Доктор Ротхаузер поспешил к столу, на ходу завязывая на затылке тесемки маски. Все в клинике знали Ноя. По общему мнению, он был лучшим молодым специалистом, которого когда-либо порождала в своих недрах Бостонская мемориальная больница. Кое-кто из ревнивых сотрудников даже задавался вопросом, не слишком ли он хорош, поскольку ему неизменно доставались самые высокие баллы на ежегодных аттестационных экзаменах. Ной Ротхаузер был известен как закоренелый трудоголик, чрезвычайно подкованный даже для старшего ординатора, ответственный и решительный — словом, настоящий врач, идеально соответствующий благородному призванию. Как и полагается самоотверженному герою, Ной, находившийся в момент объявления тревоги возле поста дежурного, примчался узнать, не нуждаются ли коллеги в его помощи.

Сцена, которую он застал в операционной, трудно было назвать мирной: два хирурга неподвижно стоят в нескольких шагах от стола, один конец которого наклонен к полу; пациент лежит на спине, больничная рубашка закатана под самое горло, а синюшный цвет кожных покровов говорит о надвигающейся катастрофе. Три анестезиолога склонились над Брюсом. Один крикнул сестре, чтобы срочно принесли бронхоскоп, а другой тем временем продолжил работать мешком Амбу.

— Что происходит? — обратился Ной к дежурной сестре, но та вихрем промчалась мимо, выполняя приказ анестезиолога. Ухо Ноя уловило тревожный писк оксиметра, мгновение спустя подхваченный протяжным сигналом, указывающим на падение кровяного давления. Инстинкт, отточенный опытом, говорил Ною: жизнь человека висит на волоске.

— У нас тут черт знает что творится, — ответила на вопрос ординатора Ава. — Пациент аспирировал массу желудочного содержимого. Бронхи заблокированы. Уже была фибрилляция предсердий.

Взгляд Ноя метнулся от Авы к стоявшим в стороне Мейсону и Эндрюсу, а затем снова обратился к пациенту, чья кожа сделалась серо-фиолетовой.

— На бронхоскопию нет времени, — отрезал Ной.

Профессионализм взял верх над осторожностью: он был всего лишь старшим ординатором, явившимся без приглашения в операционную, где работал знаменитый профессор, — и все же Ротхаузер взял руководство на себя. Первым делом следовало заранее принять меры, прежде чем произойдет новая остановка сердца, которая, по мнению Ноя, была неизбежна. Он нажал кнопку связи с центральным постом:

— Срочно нужны кардиохирург, перфузиолог и набор для торакотомии!

Затем без малейших колебаний Ной схватил с подноса со стерильными инструментами ножницы и начал резать рубашку, скрученную вокруг шеи Брюса.

— Дайте ему гепарин, — велел он анестезиологам, — пока сердце еще работает. Мы должны перевести пациента на искусственное кровообращение.

Покончив с рубашкой, Ной приступил к обработке операционного поля. Он был без стерильных перчаток, но не стал тратить драгоценные секунды на то, чтобы натянуть их, и щедро плеснул антисептиком на грудь Брюса, пролив немалую часть раствора на пол.

Анестезиологи замерли на мгновение, а затем взялись за дело. Они понимали, что Ной прав: единственный шанс спасти пациента — перевести его на АИК[4]. Сатурация упала до сорока процентов и продолжала снижаться. Более всего сердце Брюса сейчас нуждалось в кислороде, а с бронхоскопией придется подождать.

В операционную вбежала Дон в сопровождении еще одной дежурной сестры, которая несла набор для торакотомии. Вслед за ними появился Питер Рэнджли, перфузиолог, которому предстояло перевести Брюса на искусственное кровообращение. К счастью, в «операционном зале будущего» все необходимые аппараты размещались на консолях, подвешенных к потолку. Питеру предстояло заполнить магистрали системы кристаллоидным раствором и проверить удаление остатков воздуха.