Шарлотта Джейн Остин

В целом же мистер Паркер производил впечатление добродушного семейного человека, заботящегося о супруге, детях, братьях и сестрах, и вообще добросердечного человека либеральных взглядов, воспитанного, непривередливого — человека-сангвиника, у которого сердце властвует над умом. А миссис Паркер, вне всякого сомнения, — нежная, мягкая, терпеливая женщина, самая подходящая супруга для человека, одержимого своей идеей. К сожалению, миссис Паркер была не способна охладить горячую голову мужа, в чем тот иногда нуждался, — она все время ждала, чтобы ей подсказали, как поступить, так что рисковал ли он своим состоянием или просто растянул лодыжку — миссис Паркер была тут в равной мере бесполезной.

Сандитон был для мистера Паркера второй супругой, которой он дорожил не меньше, чем своими четырьмя детьми. Он мог говорить о нем часами. Сандитон действительно занимал все его мысли; он олицетворял собой не только место, где мистер Паркер родился, не только собственность и дом, — он был его золотой жилой, его выигрышной лотереей, его карусельной лошадкой, его занятием, его надеждой и его будущим.

Он прямо-таки горел желанием свозить туда своих друзей из Уиллингдена, причем мотивы его в этом случае были одновременно благородными, бескорыстными и еще очень теплыми. Он хотел, чтобы они непременно дали обещание приехать, ему хотелось собрать в своем доме столько людей, сколько тот способен вместить, ему хотелось, чтобы они последовали за ним в Сандитон как можно скорее, и, хотя все они лучились здоровьем, он уже предвкушал, какое благотворное воздействие окажет на них море.

Мистер Паркер был твердо уверен в том, что ни один человек не может считаться здоровым, ни один человек (сколь бы ни пытался поддерживать здоровье всякими упражнениями) не может пребывать в постоянном здравии, без того чтобы не проводить по крайней мере шесть недель в году на морском побережье. Морской воздух и купание (вместе или по отдельности) представлялись ему панацеей от всех и всяческих недомоганий, будь то заболевание желудка, легких или крови. Они оказывали антиспазматическое, антисептическое, противожелчное и антиревматическое действие. На море никто не мог простудиться. На море никто не страдал отсутствием аппетита. На море у всех было доброе настроение. Вода и воздух излечивали, смягчали, расслабляли, укрепляли и благословляли, иногда вместе, иногда порознь. Если морской бриз не производил желаемого действия, на помощь приходили морские ванны, а там, где была бессильна вода, морской воздух самой природой был предназначен оказать свое целительное действие.

Красноречие его, однако, пропало втуне. Мистер и миссис Хейвуд никогда не уезжали из дома. Они рано поженились и, обзаведясь многочисленным семейством, вынуждены были ограничить свои передвижения; постепенно привычка возобладала над возрастом. Если не считать двух ежегодных поездок в Лондон за дивидендами, мистер Хейвуд не переступал порога своего дома, а путешествия миссис Хейвуд заключались в том, что она изредка навещала своих соседей в старом экипаже, который был новым, когда они поженились, и в котором меняли обивку в тот год, когда их старшему сыну сравнялось десять.

У них был чудесный домик, им всего хватало, и хотя их семейство трудно было назвать состоятельным, они вполне могли позволить себе жить, как подобает леди и джентльмену; им хватило бы и на новый экипаж и настоящие поездки, хватило бы и на то, чтобы один месяц в году проводить в Тенбридж-Уэллсе, лелея мнимую подагру, а зиму — в Бате.

Но содержание и воспитание четырнадцати детей требовало от них очень спокойного, уравновешенного и умеренного течения жизни и обязывало безвылазно пребывать в Уиллингдене, ведя здоровый и добропорядочный образ жизни. То, к чему сначала призывали благоразумие и осторожность, со временем превратилось в приятную привычку. Они почти никогда не уезжали из Уиллингдена и даже испытывали удовольствие, говоря об этом.

Но поскольку Хейвуды были весьма далеки от того, чтобы и своим детям желать того же самого, то с радостью делали все для того, чтобы дети знакомились с окружающим миром. Они сидели дома, а вот их дети могли выезжать в свет. И, одновременно занимаясь благоустройством дома, стараясь сделать его по возможности более уютным и гостеприимным, они в то же время приветствовали любые перемены, которые могли принести их сыновьям и дочерям необходимые знакомства.

Таким образом, когда мистер и миссис Паркер убедились в безнадежности своего намерения организовать семейный визит и перенесли усилия на то, чтобы взять с собой одну из дочерей, то не встретили на этом пути никаких трудностей. Все устроилось ко всеобщему согласию и удовольствию.

Их приглашение приняла мисс Шарлотта Хейвуд, очень приятная молодая женщина в возрасте двадцати двух лет, старшая из дочерей, которая под руководством своей матери старалась больше всего услужить гостям; она проводила с ними много времени и узнала их лучше других.