Шарлотта Корде

С первых дней революция обратила взоры на духовенство, сословие, объединенное службой одному сеньору — Господу Богу, но разнородное как по имущественному цензу, так и по социально-политическим убеждениям. Осенью 1789 года Национальное собрание без всякого выкупа отменило церковную десятину. Вставший следом вопрос о церковном имуществе разрешился изданием 2 ноября 1789 года декрета о передаче церковного имущества нации, которая, в свою очередь, принимала на себя обязательство «подобающим образом заботиться о доставлении средств для надобностей богослужения и для содержания священнослужителей». Отменили дискриминацию протестантов и иудеев, провозгласили свободу вероисповедания. Рад декретов 1790 года привел к созданию Гражданской конституции духовенства, закрепившей превращение служителей культа в чиновников, находящихся на жалованье у государства и, разумеется, отвергнувших юрисдикцию папы римского. Монашествующее духовенство упразднялось, а неприсягнувшие священники лишались права занимать общественные должности. Стремление светской власти подчинить себе служителей культа привело к тому, что большинство священников оказались в стане противников революции. «Мой оракул», как называла его Шарлотта, аббат Рейналь, опечаленный «беспорядками и преступлениями», обратился «к народу и к его представителям», дабы указать им на грозящую опасность. «Как можете вы, законодательно закрепив свободу верований, допускать, чтобы священники, не согласившиеся с вашими религиозными постулатами, подвергались преследованиям? Пора прекратить анархию, она доведет нас до полного отчаяния…» Увы, среди депутатов «Обращение» вызвало бурю негодования, а Робеспьер, не принявший его всерьез, сказал, что всеми уважаемый и почитаемый аббат Рейналь в силу преклонных лет впал в старческий маразм. И правительство приняло еще целый ряд постановлений, направленных против неприсягнувшего духовенства: неприсягнувших помещали под надзор местных властей, лишали пенсий и зачисляли в «подозрительные». Когда же весной 1792 года приняли декрет о высылке неприсягнувших священников, фактически любого служителя культа, не принявшего присягу, можно было арестовать, обвинить во всех смертных грехах и предать суду. А революционное правосудие не любило долгих разбирательств и выносило в основном смертные приговоры.

Дядя Шарлотты, кюре Шарль Амедей, приветствовал революционные преобразования, однако присягать государству отказался, полагая, что священник — слуга Господа, а не правительства. Подвергшись нападению рьяных санкюлотов прямо в собственном приходе, он с трудом вырвался из их рук и, опасаясь за свою жизнь, бежал из дома и вскоре эмигрировал.

Двенадцатого июня 1790 года, в соответствии с антиклерикальными декретами, в аббатство явился представитель революционной власти и опечатал монастырский архив. Следом появился Ипполит Бугон-Лонгрэ и известил обитательниц монастыря о закрытии обители (ряд биографов утверждает, что его знакомство с Шарлоттой Корде произошло именно при этих обстоятельствах). Отныне монахиням и их настоятельнице предстояло пополнить стотысячную армию упраздненного монашества, составлявшего едва ли не две трети всего французского духовенства. Но несмотря на нараставшие антирелигиозные настроения жителей Кана, выражавшиеся в появлении на воротах монастыря непристойных надписей, женская община прожила в монастырских стенах до начала 1791 года. Покидая аббатство, ставшее ей настоящим домом, Шарлотта Корде с грустью обернулась и прочитала на воротах надпись: «Национальная собственность».

Итак, в двадцать два года Шарлотте предстояло в буквальном смысле начать жизнь заново. Имущество, которое она забирала с собой из монастыря, состояло из пары платьев, шкатулки с иголками и нитками, стопки тетрадок и связки любимых книг. Гораздо весомее был ее духовный багаж, и именно он тяжким грузом ложился ей на сердце. Тележка доставила нехитрые пожитки девушки в отцовский дом, где ей предстояло окунуться в суету бытия. Но что делать, если слово «отечество», словно пепел Клааса[27], постоянно стучит в сердце? Куда, кому отдать рвущиеся из души героические устремления, если никакой другой жизни, кроме монастырской, ты не знаешь и единственным поприщем для подвига видится религиозное подвижничество? Кан, который пришлось покинуть Шарлотте, стал столицей вновь образованного департамента Кальвадос, и девушке казалось, что там она смогла бы разобраться в том, что за революция свершилась в далеком Париже и где в этих событиях ее место.