Шарлотта Морель

К двадцати семи жертвам трагедии в Обене прибавились новые жертвы в Бельвиле. Власти нанесли свой удар, не задумываясь и не пытаясь разобраться, насколько это правомерно: ведь на проведение митинга было получено официальное разрешение. Пострадали ни в чем не повинные прохожие. Где же свобода? Когда они смогут снова обрести ее? Но она нужна всем этим людям, как нужны им воздух и солнце. Они не могут больше жить во мраке, пока женщин будут убивать на улицах озверевшие полицейские, которые за свои преступления получают надбавку к жалованью.

«Если Мари умрет, — думал Тома, — я больше не смогу жить, как прежде». Он чувствовал себя ответственным за происшедшее, за ее искалеченную жизнь. Он предал ее! Но почему? Во имя любви или ради иллюзии любви? Он спрашивал себя: что, кроме удовольствия, дала ему Шарлотта? И все же он любил ее всей душой, он был пронизан этой любовью. Однако он понимал, что теперь у них нет общего будущего. «С ней я одинок. Всегда был одинок. Она не может меня понять», — думал Тома.

* * *

Два дня Мари была в состоянии комы. Ее поместили в конце левого ряда коек в женской палате. Это было единственное свободное место. Доктора ничем не могли ей помочь. Шансы на спасение при операции по трепанации черепа были один к десяти. Она лежала, одинокая и забытая, вместе со стонущими пожилыми женщинами.

Тома получил официальное разрешение навещать Мари два раза в день. Он не долго задерживался в больнице и всегда уходил оттуда в подавленном состоянии. Тома навестил доктора Тулуза, чтобы еще раз поблагодарить его за все, что он сделал для Мари в ту ночь. Тулуз рассказал ему грустную историю бежавшего из заключения журналиста Жана Херца, которого ему пришлось забрать в свой дом. Он сообщил также, что Херцу стало немного лучше, он лежит на раскладушке в кладовой, которая наскоро была переоборудована в спальню.

Тома никогда раньше не встречал Херца, который начал работать в парижской прессе задолго до того, как сам Тома стал журналистом. Однако Шапталь, которому Тома доверительно поведал историю Херца, помнил его. Тома, живший в это время один на площади Фюрстенберг, решил забрать Херца в свой дом, как только тот сможет самостоятельно двигаться. В дальнейшем Тома надеялся найти его семью и постепенно подготовить ее к этой новости.

Ему также предстояло найти Ипполита, тело которого вместе с остальными убитыми было отвезено в морг. Тома знал, что тот был смертельно ранен в живот. Он отправился выполнять эту скорбную миссию.

Он шел по набережной Сены, над водами которой низко склонились позолоченные осенью деревья. Древние камни ажурного Нотр-Дама производили впечатление какого-то одинокого искусно украшенного бастиона, возвышавшегося среди уродливых новых зданий. По реке, с легким шипением рассекая воду, мирно проплывали баржи.

Квадратное здание морга бросалось в глаза своей мрачной чернотой. Оно стало местом паломничества зевак. Целые толпы народа собирались возле него, чтобы поглазеть на жертвы ужасных преступлений. Люди толкались в очереди, чтобы посмотреть на жертвы полицейского разгула в Бельвиле. Смерть все еще была звездой номер один на подмостках парижского социального театра, зрители которого уже более ста лет жили, танцевали и пели близ кладбища Невинных душ и склепов Монфуконов.

Внутри стеклянная галерея отделяла зрителей от рядов покойников. Комната была небольшой, и посетители проходили строем, словно перед витриной магазина. Тома увидел Ипполита. Он лежал рядом со стариком, который, казалось, просто спал. Голова у Ипполита запрокинулась, рот был открыт. Большие усы на восковом лице были словно искусственными. Глаза закрыты, руки сложены на груди.

Большие усы вызывали в памяти облик живого Ипполита — всегда смеющегося и веселого, немного жалкого и неописуемо комичного. Теперь они лишали его той торжественности, которая обычно сопровождает смерть.

Тома вышел. К своему удивлению, он почувствовал себя страшно усталым и опустошенным. Увиденное потрясло его до глубины души. В этот момент ему нужна была сильная рука друга, а лучше всего — покой любви.

Затем он отправился в больницу, где его приветливо встретил дежурный доктор.

— Случилось чудо, — сообщил он. — Сегодня утром наша больная пришла в сознание. Теперь я могу сказать вам, что у нас не было почти никакой надежды. Обычно, когда пострадавший остается без сознания в течение долгого времени… Но никто никогда не знает… теперь можно надеяться, что дело пойдет на поправку.

«Если она выживет, — подумал Тома, — как сообщить ей о том, что ее брат скончался? Что можно ей сказать, чтобы еще раз не показаться предателем? Следует ли снова оставить ее одну наедине со страданиями?» Эти мысли так угнетали его, что он даже помедлил, прежде чем войти в палату. Доктор быстро прошел в комнату, ловко маневрируя между кроватями, и Тома ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, хотя у него было сильное желание убежать.

Глаза больных были прикованы к нему. Женщины шептались между собой. Койка Мари была в самом конце ряда. Глаза ее были открыты.