Шарлотта Морель

— Ты здесь? — сказала она с трудом. Она сделала паузу, но он не ответил.

— Ты вернулся… Даже не сообщил…

Глупые, ничего не значащие слова застревали у нее в горле. Сердце гулко стучало, словно церковный колокол.

Наконец он обернулся и спокойно поднялся.

— Да, как видишь, я вернулся. Мне больше нечего делать в Брюсселе. Я хотел видеть тебя.

Его голос не выражал никаких эмоций, но взгляд был пугающим. Шарлотта почувствовала, как ее лоб покрылся испариной, а одежда прилипла к телу. Она чуть не упала в обморок.

Тома спокойно смотрел на нее. Его пиджак был смят, ворот рубашки расстегнут. Он успел выпить — на столике рядом с ним стояли бутылка и стакан.

— Где ты была? — спросил он хрипло. Его губы еле разжимались, когда он произносил эти слова.

Она схватилась за край стола, почти теряя сознание от ужаса и все же понимая, что ей придется врать, кричать, ежесекундно придумывать какие-то оправдания. Каждая минута молчания была для нее приговором.

— Где ты была? — снова спросил он.

— Выходила, — сказала она первое, что пришло на ум, — с Габеном.

Произнеся эти слова, она поняла, что ее алиби было обречено.

— Я поднимался наверх. Я видел Габена. Ты была не с ним. Кто был с тобой?

Она обреченно опустилась на софу:

— Я была… с другом… Это трудно объяснить… Мы обедали в Бои.

— А потом?

— Что ты имеешь в виду — потом? — спросила она.

Одним прыжком он оказался рядом с ней, схватил ее за плечи и с силой поднял на ноги.

— Да, потом! Что ты делала после обеда? Кто этот человек?

— Альфонс Море.

— Чем вы занимались после обеда?

Несмотря на ее мольбы он крепко держал ее. Его лицо было ужасно.

— Отвечай, — прошипел он сквозь зубы.

— Ты делаешь мне больно.

По ее щекам текли слезы, лицо было мертвенно-бледным. Тома отпустил ее, но остался стоять рядом.

— Что было между вами?

Внезапно она почти успокоилась, однако его сдавленный голос и скорбное выражение лица пугали ее больше, чем его злость. Она должна лгать, лгать во что бы то ни стало. В панике она чувствовала, как уходит время.

Наконец она пришла в себя, сознавая обреченность всего того, что она скажет. Если она признается, он никогда не простит ее, это она хорошо понимала. Его любовь умрет, и он покинет ее навсегда.

Она обошла вокруг столика, налила себе рюмку бренди и одним отчаянным глотком выпила ее.

Тома ждал с лицом приговоренного к смерти.

Вот и наступила развязка. У Шарлотты кружилась голова. В эти решающие минуты она поняла всю силу того чувства, которое связывало ее и Тома. Она вдруг осознала силу, печаль и прелесть их отношений. Да, она любила его. Она любила его и в этот момент готова была умереть, чтобы доказать ему свою любовь. Она любила его больше, чем самое себя, чем кого-либо еще в этом мире. Она была готова пожертвовать всем, отдать все, даже своего ребенка.

Она всегда догадывалась об этом, но только сейчас глубоко осознала. Она часто не признавалась себе в том, что так сильно любит его, иногда из эгоизма, иногда из ребяческого тщеславия.

— Тома! — воскликнула она, протягивая к нему руки.

— Отвечай на мой вопрос!

— Перестань, — взмолилась она, — ничего не произошло, Тома. Я клянусь…

Она врала отчаянно, едва понимая смысл слов. Сильным резким движением он сорвал с нее плащ и бросил его на пол. Его глаза холодно изучали ее.

Он заметил язвительно:

— Ты забыла застегнуть платье.

Его рука дотронулась до ее плеча, и она заметила, что одна пуговица платья осталась незастегнутой, a другая была предательски застегнута не на ту петельку. Тома медленно наматывал материю на руку. Она стала задыхаться и отклонила голову назад, пока не уперлась затылком в стену.

— Посмотри на себя. Посмотри на свою шею, на свое плечо. — Он заставил ее взглянуть в зеркало, где она увидела обнаженную шею и постыдные голубые отметки на ней.

Шарлотта закрыла глаза и откинула голову назад, ожидая удара. Но он отпустил ее. Она зашаталась и ухватилась руками за золоченую раму.

Наступила зловещая тишина. Она чувствовала его присутствие за спиной, как будто стояла перед взводом солдат на расстреле, однако не могла пошевелиться или произнести хоть слово.

— Прощай, — сказал он.

Словно очнувшись, она с криком бросилась к нему.

— Тома!

Она упала перед ним на колени, цеплялась за его ноги. Он оставался неподвижен. Она ощущала теперь не только свою ничтожность, но и его непреклонность. Неожиданно она перестала плакать и застыла, уткнувшись лицом в его ноги, как обиженный ребенок; только время от времени он слышал, как она повторяла почти беззвучно его имя.

— Мы расстаемся, — сказал он, — нам ничего другого не остается.

Неимоверным усилием она заставила себя подняться на ноги и подойти к окну. Облокотившись на подоконник, она стояла не в силах поднять голову.

— Нет, — простонала она, — нет… ты вернешься. Я люблю тебя.

— Поздно, — произнес он медленно. — Я отдал тебе все. Я любил тебя. Но ты все испортила. Что разрушено, то не поправить, дитя мое. Ты должна это понять. С меня хватит.

— Ты не можешь… — воскликнула она.

— Слишком поздно: ты принесла мне слишком много страданий, но я не виню тебя. Просто ты ничего не поняла.

— Нет, — повторила она в отчаянии.