Шарманщик

* * *

Агент Раш сменяет агента Хэнзарда и рассказывает о том, как пытал азиатов током.

– Вас это беспокоит? – спрашивает он.

– Нет, – говоришь ты.

– Вы когда-нибудь принимали участие в чем-то подобном?

– Нет.

– А хотели?

– Нет.

– Если бы снова началась война, вы бы ушли добровольцем?

– Нет.

– Почему?

– Потому что война не начнется.

Раш кивает, делает какую-то пометку и достает пачку сигарет.

– Закуривайте, – предлагает он. Бумажные спички разгораются лишь с третьей попытки. – После войны мирная жизнь кажется лишенной смысла, не так ли? – спрашивает Раш.

Ты затягиваешься сигаретой и говоришь, что иногда выпиваешь с пастырем из местной церкви.

– Так вот он говорит: блажен тот, кто может поступать как считает правильным и при этом не чувствовать себя виноватым, а все то, что совершается без веры в то, что это правильно, – грех.

– А по вам и не скажешь, что вы верующий человек, – говорит Раш.

– Нет, не верующий, просто проповедник иногда уж больно хорошо говорит, а иногда несет такую чушь, что остается только пить.

– Да, – взгляд агента устремляется куда-то сквозь тебя. – Так вы считаете, что воевали зазря?

– Я говорю не о войне. Я говорю о том, что сейчас.

– Нынче все сложно.

– Да уж, – говоришь ты.

Вы сидите и курите, слушая тишину.

– Странно, – говорит Раш. – Ты мог бы быть моим сыном или другом. Но мы сидим по разные стороны этого стола, и ничто не сможет изменить этого. И как бы сильно не билось сердце, рука навсегда останется твердой, и мы, не колеблясь, нажмем на курок, как только на то будет необходимость. И никаких сомнений и угрызений совести.

* * *

Ты выходишь из здания АНБ, и желтый аэрокэб уже ждет тебя. Медсестра в «Ексодусе» извиняется, говорит, что ошибки нет, и снова извиняется.

– А мост все уже и уже, – говорит тебе Майк.

Ты выходишь на улицу и читаешь брошюрку о вирусе Клейптона, обнаруженном в твоей крови. Лекарства нет.

– Ну и сколько тебе осталось? – спрашивает Майк. – Сколько еще шагов вперед?

Ты пожимаешь плечами. Вирус Клейптона вывели азиаты в конце войны, когда все уже, по сути, было решено. Их женщины добровольно позволяли ввести себе этот вирус, а потом отправлялись в захваченные армиями Акрида города и отдавались солдатам победителей.

– Да, дикие были времена, – говорит Майк, словно читая твои мысли. – Глупо, наверно, избежать пули, чтобы потом сдохнуть от вируса. – И Майк уже не рядом с тобой. Он сидит под ясенем и играет на гитаре:

Все, кого я когда-то любил,

Промелькнули у меня перед глазами,

И ничего больше не имело значения.

Я глядел в небо…

Ну, я хотел чего-то лучшего, приятель,

Я хотел чего-то нового.

Ну, я хотел чего-то прекрасного.

Я хотел чего-то истинного.

И, приятель, я не ищу повода

Потерять что-то…

Когда колеса перестают крутиться,

Когда колеса касаются земли

И ты чувствуешь, что все закончено,

Здесь для тебя ничего не осталось…

* * *

Бармен спрашивает, что будешь пить. Заказываешь пиво. Пена медленно ползет по узкому горлышку вверх. Запах солода врезается в ноздри. К нему добавляется запах затушенных сигарет, человеческой плоти и пота. Чувство такое, что это не бар, а мусорный бак. Оглядись. Никого, кроме тебя и бармена. Похоже, все эти запахи исходят уже от самих стен.

– Что-то не так? – спрашивает тебя бармен.

– Здесь воняет, – говоришь ты.

– Чем воняет?

– Нами… Вся эта гребаная жизнь провоняла нами…

* * *

– Мерзко, правда? – говорит Майк. – Уверен, ты даже слышишь, как потрескивает табак твоей сигареты во время затяжки и как где-то тикают часы. Драгоценные секунды утекают, а ты не знаешь, как потратить это оставшееся у тебя время. Ни одной мысли. Ни одной идеи. Хотя, думаю, их и раньше у тебя не было. Прекрасный финал никчемного существования. Ведь если задуматься, то ничего другого мы и не заслужили.