Шарманщик с улицы Архимеда

Время летело незаметно.

Я уже потерял счет шедеврам…

Рядом с работой Рембрандта «Юдифь на пиру у Олоферна» (кажется, та же Саския, но умопомрачительно хорошо написана!) я опомнился, с трудом сориентировался и побрел в сторону Босха. Даже не взглянул на глядящих на меня из соседних залов – Рафаэля и Эль Греко… Хотел сохранить хоть немного энергии для «Сада наслаждений». Потому что – о господи! – после такого Рембрандта смотреть на что-то другое почти невозможно.

Сунулся было в буфет, хотел выпить стакан холодной минеральной воды. Очередища! Стоять не стал. Пососал карамельку. Посидел несколько минут на скамейке в коридоре, помассировал колени, собрал последние силы, встал и пошел к Босху.

Часы на стене показывали 18:45.

Меня пропустили.

Погулял между влекущих к себе изображений. Как дичь между капканов.

Поздоровался со старыми знакомыми. Кивнул незнакомцам.

Как только появилась возможность, встал истуканом перед «Садом наслаждений» (ил. 59) и смотрел, не отрываясь, из фокуса триптиха на все три его части минут двадцать пять.

Уходить не собирался. Слишком нежен был взгляд Бога – молодого человека с завитыми волосам, только что сотворившего красавицу Еву и, по крайней мере на этой картине, вовсе не собиравшегося выгонять из рая инфантильных прародителей…

Вот и я – рай покидать не собирался.

Вокруг меня уже недобро шептались другие почитатели Босха.

Назревал заговор или жалоба. Пришлось уступить место. Но я уже все понял, что надо было понять, все ощутил, что можно было ощутить.

Побывал в раю и в аду.

Пережил все возможные экстазы.

Слился с Абсолютом и насладился Относительностью.

Искупался в источнике жизни.

Вкусил сладкие плоды с Дерева познания добра и зла и еще с дюжины райских деревьев.

Посетил с ознакомительными целями адский бордель в заду у человеко-дерева.

Поплясал на голове у синего дьявола.

Был им сожран и выброшен в озеро огненное.

Был поднят оттуда… преображен… получил новое, молодое тело и посажен на единорога, кататься по кругу с другими женихами и высматривать в круглой купальне нежную подругу для любовных игр. С волшебным шаром на золотистоволосой головке.

Наигрался в райские игры.

Налетался как стрекоза.

Наплавался как русалка в святой воде.

Побывал вместе с другими юношами внутри клубники и огромного яйца.

Там мы…

…

Кто, какой ученый ханжа сказал, а потом за ним все начали повторять, что на средней части триптиха Босх изобразил что-то недозволенное?

Якобы для того, чтобы показать опасности и соблазны земной любви…

Нет конечно. Тут изображена – чудесная греза человечества. То, к чему тайно стремится каждый – радость. В вечно длящемся остановленном мгновении.

Поэтому не случайно то, что на правой, адской створке мучают не блаженных инфантов из средней части, а игроков, музыкантов, рыцарей…

Мучают тех, из другой, взрослой, жестокой, кровавой и лживой жизни.

А эти – дети Божьи – так и блаженствуют в сладком раю.

…

Почти без памяти, обессиленный, но вдохновленный покинул Прадо…

Поискал лениво продуктовый магазин… в ресторане сидеть не хотелось, там пахнет луком, чесноком, уксусом, копченостями-перченостями. А у меня в ноздрях еще трепетало благоухание рая. Так и не нашел магазин. Ни тогда, ни после.

Купил в палатке три пузатых бутылки минеральной воды и ушел в свой отель, в прохладный номер. Даже по Мадриду не прошелся.

Лежал перед сном и гадал… что же так напоминает эта первая встреча – с «Садом земных наслаждений». Долго перебирал метафоры… а потом сформулировал: телепортацию.

Телепортацию в другую галактику, в ту звездную систему, откуда пришла жизнь, на ту самую планету, где еще живет Бог, на которой все еще шелестят листьями райские деревья и текут четыре реки.

Не придуманные, не иносказательные, настоящие.

И триптих Босха – это портал, который эту телепортацию осуществляет.

Или то самое, заветное «пространство зеро».

И прекраснее тех биологических конструкций-башен, которые Босх нарисовал в левой и средней части триптиха – нет ничего на свете.

И я хочу и до и после смерти между ними прогуливаться.

Или как-то иначе – быть там. Среди них.

Если не человеком или птицей, то хоть травинкой.

Капелькой.

Воспоминанием.

Эхом.

Дуновением ветерка.

Уже много лет я не испытывал такого душевного подъема.

Еще бы – я, все потерявший эмигрант, всему миру чужой, наконец-то обрел свою метафизическую родину, единственное место, где хотел бы быть.

Поездка моя удалась, я был счастлив.

Искушение святого Антония

Следующий день в Мадриде я посвятил второй великой картине Босха, которую всю жизнь мечтал увидеть, – лиссабонскому триптиху «Искушение святого Антония», этому удивительному собранию всяческой нечисти, мастерски воспроизведенной художником-изобретателем.