Шаровая молния

– С шаровыми молниями связано множество тайн, в которые я сейчас не буду вдаваться, – махнул рукой Чжан Бинь. – И по сравнению с другими эта не такая уж и существенная. А теперь я хочу показать вам нечто еще более невероятное. – С этими словами он достал из кармана дождевика тетрадь в пластиковой обложке. – Вот это лежало у жены в кармане дождевика, когда она погибла. – Профессор с величайшей осторожностью положил тетрадь на картонную коробку, словно это был хрупкий предмет. – Переворачивая страницы, прикасайтесь к ним очень аккуратно.

Это была обыкновенная тетрадь, с изображением площади Тяньаньмынь на обложке, весьма потертая от времени. Аккуратно раскрыв тетрадь, я увидел на титульном листе строчку старательно выведенных иероглифов: «Врата в науку – врата в ад. – Маркс».

Я вопросительно посмотрел на Чжан Биня, и тот жестом предложил мне перевернуть страницу. Так я и сделал и тут понял, почему профессор попросил меня быть осторожным: следующая страница сгорела, частично превратилась в пепел и рассыпалась. Крайне аккуратно я перевернул сожженную страницу, и следующая оказалась совершенно нетронутой: все четкие записи были различимы, словно сделанные вчера.

– Переверните еще одну страницу, – сказал Чжан Бинь.

Третья страница сгорела.

Четвертая страница была невредима.

Пятая страница сгорела.

Шестая страница была невредима.

Седьмая страница сгорела.

Восьмая страница была невредима.

…

Переворачивая одну страницу за другой, я видел, что нигде не было двух идущих подряд сгоревших или нетронутых страниц. От некоторых сгоревших страниц оставались лишь узкие полоски у переплета, однако на соседних я не видел никаких следов огня. Оторвавшись от тетради, я посмотрел в лицо Чжан Биню.

– Вы можете в это поверить? – спросил тот. – С тех самых пор я никому это не показывал, поскольку все, несомненно, решили бы, что это подделка.

– Нет, профессор Чжан, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Я вам верю!

После чего я рассказал второму человеку о своем дне рождения.

– Я предполагал, что у вас есть кое-какой опыт в этой области, – сказал профессор, выслушав мой рассказ, – однако я даже представить себе не мог, что он так ужасен. После того, свидетелем чего вы были лично, вы должны понимать, что изучение шаровой молнии – глупое и бесполезное занятие.

– Почему? Не понимаю.

– На самом деле я осознал это относительно недавно. На протяжении последних тридцати лет всю свою энергию, помимо поисков шаровой молнии в естественной среде, я посвятил теоретическим исследованиям. Тридцать лет. – Чжан Бинь вздохнул. – Не стану описывать вам это. Сами посмотрите. – Он обвел рукой большие картонные коробки вокруг нас.

Раскрыв одну, я обнаружил, что она доверху заполнена тетрадями с расчетами. Достав одну из тетрадей, я увидел в ней сложные дифференциальные уравнения и матрицы. Окинув взглядом целые стены подобных коробок, я шумно втянул глоток холодного воздуха, поражаясь колоссальной работе, проделанной профессором за тридцать лет.

– А эксперименты – вы их проводили? – спросил я.

– Совсем немного. Возможности были ограничены. Такой проект не мог получить солидное финансирование. Но, что гораздо важнее, ни одна из этих математических моделей не стоит экспериментальной проверки. Все они не имеют под собой надежного основания, и, углубляясь в исследования, я неизменно приходил к выводу, что самый первый мой шаг был ошибочным. Другими словами, даже от логически обоснованной математической модели еще очень далеко до получения шаровой молнии в лабораторных условиях.

– Вы по-прежнему продолжаете исследования в этой области?

– Прекратил несколько лет назад, – покачал головой Чжан Бинь. – Как это ни странно, это вы тогда впервые спросили у меня о шаровой молнии. В новогоднюю ночь я сидел, погрязший в безнадежных вычислениях, и тут услышал звон колоколов, возвещающий о наступлении нового года, и радостные крики студентов. И вдруг до меня дошло, что жизнь моя практически подошла к концу, и меня захлестнула невыносимая тоска. Я пришел сюда, как уже много раз до этого, достал из кармана дождевика тетрадь, и, осторожно листая страницы, понял правду.

– Какую?

Чжан Бинь взял тетрадь и положил ее перед собой.

– Взгляните вот на это и вспомните грозовую ночь вашего четырнадцатого дня рождения. Вы действительно верите, что все это находится в пределах существующих законов физики?

Я ничего не смог сказать в ответ.

– Мы с вами оба смертны, и пусть мы, возможно, проделали гораздо больше невероятной исследовательской работы, чем другие, мы по-прежнему остаемся смертными и можем рассуждать, оставаясь в рамках, установленных такими учеными, как Ньютон, Эйнштейн и Максвелл, не смея ни на шаг отступить в сторону, чтобы не оказаться в безвоздушной пустоте. Однако в пределах этих рамок мы ничего не сможем понять.

Слушая профессора, я ощутил то же самое отчаяние, которое захлестнуло меня на затянутой туманом горной тропе, ведущей на вершину Тайшаня.