Шаровая молния

Для этого она в один из пасмурных осенних дней прямо с утра поехала в детдом. Как только Холмогорцева вошла внутрь, то почувствовала нелегкую атмосферу жилища бедненьких детишек, оставшихся без родительской любви, ласки и защиты. Она сразу же прониклась горем, грустью и сожалением ко всем этим детям, поставив себе цель выйти отсюда со своим законным ребенком, который назовет ее мамой, будет любить ее так, как она будет любить и ценить его.

Одна из педагогов, увидев взволнованную и трепетную («потенциальную», если можно так сказать) мамашу, вызвалась показать ей детские комнаты. Минуя коридоры и спальни, душа Александры болела и терзалась оттого, что вокруг так много детей, оставшихся без родителей. А сколько же их по всей стране? Однако это неведомое, большое, доброе детское тепло согревало и привлекало ее. Она, приложив руки к сердцу, заходила в группы и смотрела на играющих детишек; ее поразило, как брошенные дети, даже самые маленькие, с ожиданием и надеждой смотрели на нее: «Может быть, эта тетя станет моей мамой? Заберите меня, добрая фея, заберите! Мне плохо здесь», – говорили по очереди детские глазки. Она забрала бы всех, но вовремя спускалась на землю и продолжала искать одного ребенка, того самого. Девушка не могла объяснить, кто это будет… только почувствовать.

Педагог и наша героиня очень долго бродили по детдому, заглядывая во все комнатки – чистенькие, просторные, меблированные помещения радовали глаз. Переговорив с приветливой воспитательницей, Холмогорцева узнала, что эта добрая и улыбчивая женщина с детскими глазами и крашенными в бордовый цвет короткими волосами работает здесь уже много лет. У нее самой большая семья, любящий муж, четверо детей, один из которых приемный; скоро появятся внуки от старших детей. Женщина сказала, что некоторые детишки, особенно из групп помладше, всерьез считают ее мамой, ведь она по-настоящему любит их, любит каждого, больше всех ухаживает за ними. Сердце не позволяет ей бросить этих детей одних.

– А вы знаете, – сказала женщина, – эти дети меня тоже кое-чему научили.

– Чему же? – тут же поинтересовалась Александра Игоревна.

– Дети помогли мне понять, что ты не один на этом свете, даже если таковым себя считаешь. Всегда найдутся люди, которым ты небезразличен, которые откликнутся и придут на помощь, поддержат. Тебе всегда помогут, даже если тебя, как всех их, бросили самые близкие люди. Поэтому нам очень важно, чтобы эти дети не считали себя одинокими.

– Да, вы абсолютно правы, – согласилась Александра, – сейчас люди не понимают даже элементарных ценностей, не придерживаются их, думая только о временных забавах. Некоторые считают богатством, к примеру, счета в банке, а ребенок стал просто какой-то вещью, которая может быть не нужна, которую можно забыть или отказаться от нее… даже выбросить, – от этих слов Александра Игоревна не сдержалась и пустила слезу.

– Ох, не говорите, – печально сказала сопровождавшая ее женщина, открыв дверь в одну из комнат.

Оттуда издавались громкие детские визги, смех и шорох – радость постигла Холмогорцеву, когда она зашла туда и увидела детишек, безмятежно играющих, словно в обыкновенном детском саду. Комната была светлая, теплая, заваленная игрушками. Подобное было и в другой комнатке, но там уже были дети постарше – с каждым помещением возраст сирот возрастал подобно настроению и мыслям посетителей, идущих по этому маршруту. Холмогорцева улыбалась и смотрела на ползающих, бегающих, играющих, разговаривающих друг с другом и смеющихся детей. Некоторые дошкольники с серьезным видом сидели за столами, рисовали или что-то лепили: к творчеству здесь стремились приучать с самого детства, хоть как-то не зацикливать внимание детей на том, что они сироты.

Александра походила по комнате, стараясь никого не задеть и не побеспокоить. Она подошла к одному из столов – за ним на маленькой табуреточке сидела маленькая девчушка в розовом платьице. Она усердно что-то рисовала на альбомном листе, то и дело меняя разноцветные карандаши. Из разговора с ней Холмогорцева невольно для себя поняла, что все эти дети далеко не обычные, не такие простые, ведь наверняка уже понимают свое положение.

Холмогорцева несколько минут стояла около девочки и разглядывала ее рисунок, а девочка, кончив его разукрашивать, взяла его в свои маленькие ручки и показала любопытной тете:

– Нравится?

– Да, очень красивый рисунок получился у тебя, – ответила Холмогорцева. – А кого ты нарисовала?

На рисунке детской рукой был изображен большой дом в лесу, два человечка, ведущих за руки ребенка, девочку с косичками, отдаленно похожую на ту, которая это нарисовала.

– Я нарисовала своих родителей, которых я жду… очень сильно жду. Я хочу видеть их такими, как нарисовала… Я даже желание загадывала, – ответила девочка. – Мы будем с ними жить в большущем доме. Я нарисовала то, как мы сразу же поедем туда… когда они заберут меня.

– Очень интересно, – сказала Александра, подержав в руках листок. – Ты, наверное, хочешь быть художницей?