Шаровая молния

Но пока охранник, исполнив приказ, не удалился на кухню, сосредоточенно читал свежую «Правду».

— Угощайтесь, — отложил он, наконец, газету и жестом указал на разложенные по вазочкам и тарелочкам закуски и сладости. — И давайте начинать.

— Спрашивайте, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга.

— Для начала ответьте на вопрос, за что вы так не любите Хрущёва? — послышался за спиной, где, как заметил, входя в комнату, находилась дверь в соседнюю, голос с едва заметным грузинским акцентом.

Николай медленно поднялся со стула.

— Здравия желаю, товарищ Сталин!

— Садитесь, садитесь, — проговорил первый секретарь ЦК ВКП(б), пододвинул к столу ещё один стул и глянул на Берию.

— Антон! Ещё одну чашку чая! — крикнул тот охраннику.

— Собрались с мыслями? — отхлебнув первый глоток, в упор посмотрел на Демьянова Сталин. — Тогда рассказывайте.

— За то, что он натворил в моём прежнем мире.

— Признаться, я, как материалист, не до конца верю в эту историю с переселением душ.

— Я тоже не верил в возможность подобного, пока не оказался в этом времени в шкуре парня, пострадавшего от удара молнии. Но и не связываю мой случай с божественным или дьявольским вмешательством. С каким-либо явлением, не известным науке даже в первой четверти XXI века — вполне вероятно. Особенно — если знать, как далеко эта наука продвинулась в вопросе создания искусственного интеллекта.

— Думающие механизмы? — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Как у Герберта Уэллса?

— Не совсем механизмы. Программы… э… супермощных электрических счётных машин, работающих подобно человеческому мозгу. Ведь он — тоже своего рода счётная машина, использующая в своей деятельности электрические импульсы. И я могу представить, что в силу невероятного стечения обстоятельств электрические сигналы моего мозга оказались скопированы в мозг некоего Степана Макаровича Шеина. Но давайте всё-таки вернёмся к нашим… К нашему ныне украинскому первому секретарю ЦК. Если говорить о нём как об индивидууме, то, общем-то, он неплохой человек. Но, к сожалению, не существует такой должности «хороший человек».

Шутка Сталину, похоже, понравилась.

— А вот с работой в должности первого секретаря ЦК КПСС — не удивляйтесь, именно так вы переименовали ВКП(б) в октябре 1952 года на XIX съезде партии — не всё так гладко.

— Вы-ы ничего не путаете? Партийные съезды должны проводиться никак не реже одного раза в пять лет. А сейчас мы заняты подготовкой к XVIII съезду, который состоится в марте этого года.

— Не путаю. Проведение следующего съезда было отложено из-за начавшейся войны и последовавшего за этим восстановления разрушенного ею народного хозяйства.

— Почему вы говорите об этом в прошедшем времени? Ничего этого ещё не произошло.

— Надеюсь, многого из того, о чём я говорю, либо произойдёт иначе, либо не произойдёт вовсе. Но для меня, для мира, в котором я жил до «переселения душ», как вы выразились, это всё в прошлом. И ваша смерть в марте 1953 года, и расстрел «врага народа Берии» через несколько месяцев после этого, и правление Хрущёва, «почтительно» прозванного в народе «кукурузником», и многие последовавшие за этим события.

— Значит, у меня в запасе четырнадцать лет.

— Возможно, больше. Всё-таки ответственность за страну, стоявшую на грани гибели, и личные переживания не лучшим образом влияют на здоровье. Да и к обстоятельствам смерти Иосифа Виссарионовича Сталина даже спустя семьдесят лет после неё оставалось немало вопросов.

— Об этом позже, — принял решение первый секретарь. — Вернёмся всё-таки к Хрущёву.

— Не могу сказать, что в его правлении были сплошные минусы. Например, именно при нём началось массовое строительство доступного жилья, позволившее пятидесяти миллионам советских граждан получить отдельные квартиры. Неказистые, тесные, с массой недостатков, но отдельные. Прозванные, кстати, «хрущёвками». Или ввод в сельскохозяйственный оборот целинных и залежных земель Северного Казахстана и Южной Сибири. Пусть и сделано было, простите, товарищ Сталин, через жопу, но позволило насытить советскую страну хлебом. На какое-то время.

— Что? Почему лишь на некоторое?