Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

— Я пошутил … Пока отдыхай. Обстановка изменилась. Стрельбы отменили. Началось расформирование корпуса.

3–й гвардейский кавкорпус стал дивизией. Дивизия стала полком. Командир нашей 5–й гвардейской кавдивизии,генерал Чепуркин, назначен командиром механизированного корпуса. Все офицеры, подлежащие увольнению в запас, в том числе и я с комбатом Агафоновым, были освобождены от занимаемых должностей и отчислены в резерв полка. Мы стали ждать приказ о увольнении … Я рассчитывал уволиться раньше Агафонова, как ограниченно годный к строевой службе и подавший рапорт, но Агафонов опередил меня. Приказ на него пришел раньше.

Проводы друзей, грандиозные отвальные. Комбата Агафонова с почетом разместили на нижней полке вагона. В Шепитовке пересадка в дальний путь до Урала … На прощание я подарил ему браунинг, шутливо сказав, что с ним можно ходить на медведя. К сожалению, после войны я потерял с Агафоновым связь, хотя и пытался найти его через однополчан.

Через несколько дней провожали и меня. Пришел приказ об увольнении меня в запас. Получив обходной лист (бегунок), я пошел по указанному списку. Как–то не подумав, я направился было в военторговскую столовую, чтобы получить отметку против строки «Ларек военторга», но вовремя был остановлен офицерской братией:

— Разве столовая кормила и поила тебя в долг, без денег?

— Нет, в столовой можно пообедать только за наличные, за деньги!

— Ну, раз так, то топай к Шлеме.

— На «бегунке» должна стоять его подпись! Шлема был широко известен среди офицеров гарнизона. Появился он в Изяславе еще до войны, жил с женой, имел свой буфетик, торговал спиртным и дешевой закуской. Многие офицеры знали его еще с довоенного времени. Дело его процветало. Денежный оборот у Шлемы не уступал военторговской столовой, где работало не менее десятка человек обслуживающего персонала. У Шлемы штат из двух человек — он и его супруга. Успех Шлемы заключался в свободной, продуманной организации торговли по обслуживанию офицеров: в любое время суток, за наличные и в кредит. Жил он и работал в небольшом собственном доме. Для посетителей был отведен небольшой зал с буфетной стойкой и столиками. Посетителям он и его жена всегда были рады, принимали радушно в любое время дня и ночи, с деньгами и без них. Кредит записывался в специальный гроссбух. Работали они без выходных. Если Шлема уезжал за товаром, клиентов обслуживала его супруга. Из спиртного подавались разбавленный спирт в стаканах (рюмок после войны не было) и бутерброды. По мере того как клиент хмелел, Шлема уменьшал крепость спиртного. Столовая же военторга работала в строго определенное время, с 10 до 18 часов, с перерывом на обед и ни минуты дольше. Обслуживание не на высоте, где уж тут пообедать в кредит. Шлема же ненадоедливо старался занять клиента разговорами, новичку показывал с гордостью свой патент, висевший на стене, в рамке, на видном месте… Вот к нему, Шлеме, я направился со своим «бегунком». Шлема как всегда с любезной улыбкой приветствовал вошедших:

— Проходите, садитесь, устраивайтесь поудобнее. Я вашу нормочку знаю!

Узнав, что я с «бегунком» и не намерен засиживаться, достал свой гроссбух, полистал его и, удостоверившись, что я ему не должен, не торопясь подписал обходной лист. Затем налил стаканчик, положил на тарелочку пару бутербродов и изрек:

— Это вам от моей фирмы презент, на добрую память.

А узнав, что я больше служить не буду, ухожу в запас и еду в Ленинград, пожелал мне доброго пути и благополучного устройства на новом месте.

— Передайте мой привет Ленинграду! От Шлемы! — добавил он на пороге.

Получив выходное пособие в размере трех окладов, я пригласил своих боевых друзей на традиционную отвальную. Прощание с боевыми друзьями … За чаркой вспоминали свои бои и походы. В боях мне, взводному противотанковых орудий, частенько приходилось бок о бок сражаться вместе с командирами сабельных и пулеметных взводов, выполнять одну боевую задачу. Дружба наша скреплена была порохом и кровью былых сражений. Обменивались фотокарточками и адресами …

Потом проводы. Друзья гурьбой провожали до станции. На билетной кассе прикреплена бумажка: «Билетов нет!» Поезд на Шепитовку пришел переполненным. Двери вагонов не открывались. А нам море по колено! Недолго думая, друзья подхватили меня на руки и с моими пожитками буквально внесли меня в открытое окно вагона, передав с рук на руки офицерам, сидящим в купе. До Шепитовки я ехал в доброжелательном окружении, таких же, как и я, офицеров–фронтовиков, уволенных в запас.