Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

С рассветом послышался шум приближающегося поезда … Из дефиле, скрывающего железную дорогу от нашего наблюдения, медленно выдвигались бронеплощадки немецкого бронепоезда и … Шквал огня по всей нашей высотке из крупнокалиберных пулеметов и орудий разных калибров! Достаточно было моей короткой команды «Орудие И расчет в укрытие!». В одно мгновение орудие оказалось в капонире, а расчет — в окопах. Ураганный огонь с бронепоезда продолжался, вероятно, недолго, но нам казалось, что нет конца этому шквалу огня. Велся ли нами ответный огонь? Прямой наводкой ответить не осмелился никто. Несмотря на то что за нами стояли 76–мм орудия ЗИС–З, они тоже молчали. Да и не удивительно: огневой налет бронепоезда был настолько неожиданным и плотным, что выдержать дуэль с ним на открытой местности было практически невозможно. А огонь с закрытой огневой позиции, если бы и велся, был бы малоэффективен. Так же неожиданно, как и начался, огонь прекратился, и бронепоезд исчез в дефиле. Покинув укрытия, мы стали осматриваться. Весь расчет цел, не повреждено и орудие, но район огневой позиции вдоль и поперек перепахан снарядами, BOPOHKа на воронке, разрушен бруствер, незначительно осколками поцарапаны станины орудия. Подобная картина наблюдалась и в траншеях, занимаемых эскадроном. Наибольший урон понесли пулеметные гнезда. Картина налета постепенно прояснялась. Бронепоезд вел прицельный огонь, получив предварительно данные от разведчика–корректировщика. Вскоре было обнаружено и место его нахождения. Оно было на вышке в глубине немецкой обороны, метрах в 700 от от полотна железной дороги. Командующий артиллерией ставит задачу «Снять корректировщика!». Секунды потребовались для подготовки орудия в положение «к бою!».

Расчет выкатил орудие из капонира, занял свое место, и я командую:

— По вышке, осколочным, прицел … Наводить в середину верхней площадки! Огонь! Выстрел! Взять ниже. Огонь! Четыре снаряда, беглый огонь! Очередь!

После четвертого снаряда верхняя площадка с корректировщиком была сбита. Командую:

— Стой, записать: цель N! 1 — вышка корректировщика!

Я и расчет были довольны своей работой. Подвезли еще снаряды. Из оврага ящичные подтаскивали их к огневой позиции. И тут только мы обратили внимание на то, что домика, нашего ночного рая, уже нет. На его месте возвышалось нагромождение из кирпича и бревен с полуразрушенной трубой от русской печки. Над всем этим поднимался слабый дымок, разгоняемый ветром. Успел ли покинуть свой теплый приют неизвестный разведчик или он похоронен под развалинами дома?

Жаль, если не успел! У развалин появились два солдата в обмотках (пехотинцы), походил и вокруг, махнули рукой и ушли. А мы готовились К новому визиту бронепоезда. Я побывал на КП командира эскадрона и согласовал с ним свои действия. Комэска обещал после боя дать мне недостающего коня в артупряжку взамен убитого при артобстреле коня переднего уноса. До вечера бронепоезд больше не показывался. Разведчики с саперами взорвали железнодорожное полотно у дефиле, так что путь для очередного налета бронепоезду был прегражден. С наступлением темноты пришел приказ о переброске нас в другой район. До отбоя нам, артиллеристам, было приказано тщательно обработать передний край противника для безопасной смены позиций пехотным ротам. Огонь вела с закрытой ОП и батарея ЗИС–З из дивизиона сына В.И. Чапаева. Нам было на руку ведение огня, так как мы могли значительно сократить количество снарядов, которые было не под силу поднять нашим боевым бричкам. Меняя прицел и изменяя угломер вправо и влево, мы вели беглый огонь по четыре снаряда на каждой установке, методично обрабатывая передний край и по фронту, и в глубину обороны противника. Выпустив за 15 минут не менее 60 снарядов, я скомандовал отбой. В темноте ночи орудие заняло свое место в боевых порядках походной колонны эскадрона. Проходя мимо развалин еще недавно такого уютного и теплого дома, я не удержался и, несмотря на темноту, решил проверить, уцелел или погиб под развалинами незнакомый нам разведчик. Мои надежды на то, что он жив, не оправдались. Под грудой битого кирпича разрушенной печи виднелись клочья белого маскхалата и лохмотья шапки–ушанки. «Жаль разведчика, — думал я, догоняя колонну. — Решив поспать еще минут пять–десять после рассвета, уснул навечно».