Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

Тяжелый снаряд угодил в Аларчин мост и пробил его настил. При этом артобстреле у парадной своего дома был смертельно ранен и скончался на руках моей матери замечательный человек, военный инженер–строитель Николай Николаевич Федоров (родственник моей супруги). Николай Николаевич в качестве военного инженера участвовал в военных действиях и Первой мировой, и Гражданской войны. В мирное время работал в строительных организациях нашего города, принимал непосредственное участие и в перестройке дома N! 156 по каналу Грибоедова, на пороге которого он, как старый солдат, скончался, сраженный осколком вражеского снаряда. В этом же году от голода умерла и его жена Любовь Владимировна Федорова.

Начался голод. В конце третьего квартала 1941 года и до весны 1942 года ленинградцы получали по карточкам в основном только хлеб. Причем хлеб имел примеси из целлюлозы и других заменителей от 20 - 25% и в отдельные дни до 40–50%.

За первую блокадную зиму в Ленинграде погибло от холода более 600 тысяч человек, а в самые трудные месяцы, январь и февраль, более 200 тысяч человек.

Мне было еще терпимо. Я питался в столовой спецшколы по военной карточке. Д мать с братом получали по 125 г. хлеба. Только у отца была рабочая карточка. Положение тяжелое, если не сказать отчаянное.

Отец мой был простой русский человек, участник Первой мировой войны, рабочий. Он не был членом коммунистической партии. Однако от него я ни разу не слышал жалоб на правительство, критики городских властей, ни слова он не сказал о том, что город надо сдать немцам. Он просто говорил нам, семье, что надо потерпеть, надо пережить. Помню, он часто приходил домой, ложился на кровать и думал, думал, где достать еды, как выжить. В один момент его озарило. Он когда–то работал агентом по снабжению костяного завода. Знал он все ямы в столовых, куда они сваливали кости. И вот решил он проверить их, не осталось ли что–нибудь в этих ямах. Столовые давно не работали. И вот, на наше счастье, в некоторых ямах он вместе с замерзшей землей откопал и немного костей. Мать в большой кастрюле выварила их, а всплывший жир собрала в баночки и остудила. На некоторых костях оставалось даже еще немного мяса. Кости глодали всей семьей. Это был праздник! Собранный в баночки костный жир как–то помогал моим родным пережить самые голодные блокадные дни.

у отца с довоенных дней сохранилась легкая тележка с рессорами. Она стояла во дворе, там, где он работал, перевязанная цепью на замок. И вот уже после моей эвакуации на этой тележке он из последних сил подрабатывал, перевозя продукты в булочные и магазины, возил и дрова, получая за все натурой хлебом и дровами. Д когда летом 1942 года эвакуировался и мой брат Коля, мать устроилась на работу и стала получать рабочую карточку. Возле Кировского завода на пустыре за шестым магазином им выделили клочок земли под огород. С одной картофелины они смогли вырастить целый огород. А осенью 1946–го, когда я демобилизовался из армии, с этого огорода мы выкопали уже тридцать мешков картофеля, не считая других овощей. Но это было потом.

А зимой 1941–1942 годов голод косил людей как косой. В спецшколе еще продолжалась учеба, но суровая зима, голод, бомбежки и артобстрелы все чаще срывали наши занятия. В конце января мы разбирали деревянные дома на дрова, но силы таяли с каждым днем, одолевала дистрофия, а от воды мы стали пухнуть. (26 января 1942 года постановлением Ленгорисполкома разрешена разборка деревянных домов на дрова.)

В канун Нового 1942 года нас, учащихся 9–й САШ, пригласили на праздничный вечер в Театр имени Горького. Несмотря на голод и холод, мы не нарушали формы одежды и даже в самые лютые морозы носили шинели, темно–синие брюки с красными кантами, ботинки. В промерзшем зале театра была такая же температура, как и на улице. Мы сидели в шинелях, ежась от холода. Особенно мерзли ноги. Старались не топать ногами и следить за ходом действия. На сцене «Вишневый сад» АЛ. Чехова. Кутаясь в шубы, актеры героически и вдохновенно исполняли свои роли. Им, похудевшим от голода и посиневшим от холода, надо было зарабатывать свой тяжкий блокадный хлеб.