Шашлык из леопарда

Плюнуть на все, переломить себя, свою гордость и предубеждение, развести его с женой и, типа, уехать в Кинешму. Ну да, она начнет себя ломать, одолеет с таким трудом выпестованную ею истероидную фригидность, пару раз ее вывернет наизнанку в буквальном смысле, но она все объяснит, умолит его потерпеть, сама поживет месячишко-другой на ношпе и баралгине или чем-нибудь покруче… он потерпит, все утрясется — и тут-то, когда ее физиология смирится и укротится, когда сознание начнет проваливаться в водоворот перспективы "жили они долго и счастливо", тогда-то начнет выясняться, что любовь к бильярду куда более глубока и неизбывна, а сублимация оргазма при закате трудного шара в лузу гораздо… и вообще…

Раздражало что-то еще. Какое-то белое пятно на краю взора. Она сморгнула и внимательно посмотрела в зеркало заднего обзора. Позади держала дистанцию белая машина. Рашн олдтаймер. Белая "копейка" в очень хорошем состоянии, будто только с конвейера. Они ехали уже минут пятнадцать, и белое пятно маячило на периферии зрительного поля минут… пожалуй, не меньше. Ей показалось, что оно там маячит чуть ли не с того момента, как они тронулись. Она "включила перемотку" назад — и усмехнулась. Почудилось, что этот советский атавизм стоял у тротуара, чуть поодаль, когда она прощалась с Хохловым… Белый зад. Без сомнения, зад "копейки": до боли узнаваемый дизайн, привет из детства. Бред, в общем… Она оглянулась. Зеркало не врало.

— Что-то не так? — спросил водитель, почувствовав, что пассажирке вдруг стало некомфортно.

— Нет, все нормально, — ответила она, а через несколько секунд не выдержала: — Вы не заметили, эта "копейка" давно за нами пристроилась?

Водитель мельком глянул в свое зеркальце.

— Ну, что-то там белело. Я не обращал внимания, — без особого энтузиазма ответил он, а потом, через несколько секунд, вдруг спросил живо: — А что, за вами могут следить?

Она хмыкнула:

— Да вроде повода не давала…

В глубинах воображения мелькнула шальная конспирологическая мысль: а вдруг она приглянулась этому "гайдуку" Брагоевичу, и он взял ее в свою личную разработку. У такого усатого и тараканы могут быть еще с теми усами… Но причем здесь "копейка"?! Тормози, подружка!

— Ну, если бы у меня была жена, такая как вы, — рискнул осторожно прибавить "газу" водитель, — у меня, наверно, был бы повод бояться за ее безопасность.

— Вот прямо так, да?.. — машинально пробормотала она, отгоняя от себя назойливый призрак ухмыляющегося в усы Брагоевича.

— Это просто мое личное мнение, — сказал водитель с достоинством. — Но если хотите, я могу постоять внизу, пока вы не зайдете в подъезд.

— У меня сегодня прямо день благородных рыцарей! — сказала она беззлобно.

— Еще есть время подумать, — резонно заметил водитель. — Заодно приглядим за этой "копейкой"… Только я что-то сомневаюсь, что маньяки ездят на "копейках". Вот на таких белых… и прямо на таких новеньких. Это уже экзотика в нашей московской действительности… покруче "майбаха" в чем-то.

— Это точно, экзотика, — согласилась она, чувствуя, что благодарна этому авто-прозорливцу с задатками поэта, хотя тот просто острил-издевался.

Можно было бы позволить ему постоять внизу, будь в этом смысл при наличии мощного периметра с охраной вокруг ее дома.

Он и сам все понял издали, когда свернули с проспекта Вернадского к комплексу жилых вавилонских башен.

— Это вот туда, к воротам, как у Эрмитажа? — полюбопытствовал он.

— Угу, — кивнула она, пытаясь вспомнить, где у Эрмитажа такие ворота.

— Может, пораньше встанем? — спросил водитель насмешливо.

Фраза его — да еще с усмешкой — получилась довольно двусмысленной…

— Это почему?! — не догадалась она, все еще копаясь в себе.

— Ну, наверно, вам как-то не солидно будет подъезжать на "девятке"… "Зубило" и есть "зубило", — прямо-таки ласково заметил водитель и вновь не удержался от ехидства: — Вот если бы на новенькой "копейке"…

Шутник был еще тот, но она не обиделась, а только подумала: "Надо же, какие сегодня толковые мужики попадаются!" И сказала примирительно:

— У меня тоже, знаете ли, не "Майбах"…

Глава 2. Перезарядка

Одиночество — пес, которого выгуливают дома. Жить он может в разных местах — на улице, в рабочем офисе, по отелям. Но выгуливают его дома по утрам и вечерами-ночами. Он ходит, нюхает и метит тоской все углы… И лучше всего он, оно то есть, выгуливается в темноте, при выключенном свете…

У нее был давний и привычный ритуал — в любой сезон по возвращении с работы домой не включать свет, пока не дойдет очередь до принятия душа. Это если день удался, а если настроение было не ахти, то она вообще обходилась без верхнего света и только зажигала яркий ночник, когда ложилась в постель и открывала какой-нибудь детективчик, с детства заменявший ей "Спокойной ночи, малыши".