«Китайцы хотят заполонить Африку, – объяснил Кийт. – Это проще пареной репы. Африку можно заселить миллиардом китайцев. А через пятьдесят лет они расплодятся, их будет два миллиарда».
«Если вы говорите правду, – сказал Хашембе, – это чудовищный план! И Шгаве ничего подобного не допустил бы. Поэтому он мертв».
«Таким образом, – продолжал Кийт, – необходимо заменить Шгаве лидером, цели которого совпадают с целями покойного премьер-министра».
«Где мы найдем такого лидера?»
«Здесь. Я – подходящий лидер. Вы контролируете армию – никто не станет нам противиться».
Хашембе сидел минуты две, молча глядя в пространство. Наконец, поднявшись на ноги, он согласился: «Очень хорошо. Вы – новый премьер-министр. Если потребуется, мы можем распустить парламент. В любом случае весь этот парламент – курятник, набитый клохчущими птенцами».
Убийство Шгаве шокировало всю страну – и всю Африку. Маршал Ахилл Хашембе выступил перед парламентом и объявил, что делегатам надлежало выбрать Тамбу Нгаси премьер-министром Лахади – в противном случае, предупредил маршал, парламент будет распущен, и в стране будет введено военное положение. Никто не осмелился голосовать против.
Кийт – в черной с золотом униформе элитного батальона «львов» – обратился к палате представителей: «В целом моя политика будет продолжать политику Адуи Шгаве. Он надеялся сплотить единую, процветающую Африку; я стремлюсь к тому же результату. Шгаве пытался избежать зависимости от иностранного влияния, но в то же время пользовался той помощью, которая предлагалась искренне. Я намерен придерживаться тех же принципов. Адуи Шгаве любил родную землю и хотел, чтобы Лахади стала маяком, внушающим надежду всей Африке. Я тоже этого хочу. Пусковые установки для ракет будут размещены так, как планировал Адуи Шгаве, и лахадийские техники научатся обслуживать эти огромные и сложные системы».
Прошли недели. Кийт назначил новый персонал правительственного дворца и выжег лазером видеодатчики слежения и прослушивающие устройства на каждой пяди полов, стен, потолков, мебели и осветительных приборов. Себастьяни прислал трех новых агентов, выполнявших функции посредников и предоставлявших технические рекомендации. Кийт больше не связывался с Себастьяни напрямую; в отсутствие непосредственного руководства Вашингтона разница между Джеймсом Кийтом и Тамбой Нгаси иногда казалась несущественной.
Кийт сознавал опасность такого «погружения в роль» и заставлял себя не поддаваться замешательству: «Я позаимствовал имя, внешность и характер человека. Я обязан мыслить так, как мыслил бы он, действовать так, как действовал бы он. Но я не могу
Два месяца миновали без потрясений, наступил третий спокойный месяц. По мнению Кийта, затишье предвещало бурю. Время от времени протокол требовал, чтобы он встречался и совещался с китайским послом Цзя Лю-Минем. На таких совещаниях неукоснительно соблюдался формальный этикет – так, как если бы убийство Адуи Шгаве было не более чем воспоминанием о неприятном сне. «Сон! – Кийт часто повторял себе это слово. – Я живу во сне». Охваченный внезапным приступом страха, он вызвал Себастьяни: «Я начинаю слишком привыкать к этой роли, терять самого себя».
Себастьяни отвечал рассудительно, с прохладцей: «Судя по всему, вы прекрасно справляетесь с обязанностями».
«В один прекрасный день, – мрачно предсказал Кийт, вы начнете говорить со мной по-английски, а я отвечу на суахили. И тогда…»
«Что тогда?» – поинтересовался Себастьяни.
«Ничего – это несущественно», – ответил Кийт, но про себя подумал: «Тогда вы узнаете, что Джеймс Кийт и Тамба Нгаси встретились в кустах неподалеку от реки Даса, но из этой переделки вышел живым Тамба Нгаси, а тело Джеймса Кийта сожрали шакалы».
Себастьяни выдвинул не слишком приличное предложение: «Найдите себе одну из привлекательных девушек – в Феджо их предостаточно – и разряжайте таким образом избыток нервной энергии».
Кийт мрачно отверг эту идею: «Она услышит, как у меня в голове щелкают реле и датчики – и подумает, что ее домогается робот».
Наступил день, когда ракетные пусковые установки наконец разместили согласно первоначальному плану. Восемнадцать гигантских бетонных цилиндров, омываемых атлантическим прибоем, протянулись вереницей вдоль лахадийского берега. Кийт приказал устроить по всей стране выходной день, чтобы отпраздновать завершение этого проекта, и председательствовал на банкете под открытым небом – на площади перед зданием парламента. Речи продолжались часами, ораторы восхваляли неслыханное величие Лахади: «Народ, некогда стонавший под ярмом империи, стал светочем цивилизации, равного которому нет к западу от Китая!» Так заявил Цзя Лю-Минь, презрительно покосившись на Леонида Пашенко, русского посла.