Шатровы (Книга 1)

- А что ж было делать в ту пору? Не со всей же Европой начинать было войну из-за этого Фердинанда! А ранее этого, как вам известно, герцога Баттенберского немцы воткнули, и опять же Россия-матушка смолчала. Сил не было. Ситуация! И все-таки, я повторяю, кабинет наш (Кошанский из осторожности избегал слова "правительство"), кабинет наш сам виноват в разрыве.

Тут вскинулся угрюмо посапывавший Сычов. Хитренько посмотрел на Кошанского, словно предвкушая, как вечный его вражок попадется в поставленный на него капкан:

- То есть позвольте, позвольте: кабинет, вы говорите, кабинет, а кто же именно? Кто у нас в девятьсот тринадцатом министром-то был иностранных дел?

Анатолий Витальевич понял, куда он гнет, но уклониться от ответа уже нельзя было. С неохотой сказал:

- Ну кто - знаете сами, что Сазонов.

Сычов злорадно захохотал.

- Ага! Сами себя бьете, дражайший Анатолий Витальевич: выходит, по вашему рассказу, что все тот же ваш Сазонов-господин напортил. И вот вам - Распутин: "Надоел мне этот Сазонов, надоел!" Выходит, правильно говорил тобольский наш мужичок?

Кошанский только плечами пожал.

А торжествующий противник его поднялся во весь свой огромный рост и, тряся бородищей и кому-то угрожающе помавая перстом, домолвил:

- Для вас, господа, Сазонов - светлая голова, патриот России, дипломат гениальный, и прочая, и прочая... А я бы на месте государя - да простится мне дерзкое слово! - исправником, и то бы поостерегся его назначить! И знаете почему? А я знаю!

Кошанский дрогнул усом; это означало у него усмешку:

- Не откажите поделиться с нами своею тайною.

- А тайна тут невелика. Масон - ваш Сазонов, старый масон, и высоких посвящений! Нужна ему Россия! Нужен ему крест на святой Софии! Станет он радеть государю-императору! Ему что великий мастер прикажет, то он и сделает!

- Ну, знаете ли, Панкратий Гаврилович, я - юрист, не психиатр, не мое дело ставить диагнозы, но за ваш диагноз я, право, поручился бы: у вас определенно - мания... мания масоника!

Спор переходил в ссору.

Шатров счел нужным вмешаться:

- Господа, господа! - Он встал между ними и приобнял обоих. - Да полноте вам! Люблю вас обоих. Оба вы мне дороги. И - сегодня, в день моей Ольги, у меня в доме? Ну, помиритесь. И не надо камня за пазухой. Подайте друг другу руки. Распутин... Масоны... Бог с ними!

Нехотя, уступая хозяину, Сычов и Кошанский протянули друг другу руки.

И вдруг в это время послышалось:

- Папа, а граф Распутин - хороший человек?

- Что-о?

Смеялись до слез. Даже молчаливый Кедров откинул голову на спинку кресла, снял очки и звонкими взрывами хохотал, закрывая лицо рукой.

На басах погромыхивал бородач. Смеялся сухим своим смехом Башкин. У Кошанского в больших темных глазах заискрилась озорная шутка. Но он сдержался, учитывая возраст Володи. И только сказал:

- Вот, вот, отрок: граф Распутин! Только подымай, брат, повыше...

Наконец Арсению Тихоновичу жалко сделалось сына:

- Да откуда ты взял, дурашка, что - граф?

- Ну, а как же? В газете я прочитал: "Гр. Распутин". А в книгах это - сокращение: "гры" - значит граф.

- Ах, вот как ты рассуждал? Нет, сынок, на сей раз "гры" означает Григорий... И вот что, Володенька: пойди в сад и поищи маму. Она пошла с Аполлинарией Федотовной - показать ей оранжерею.

- Позвать ее?

- Нет, нет... Пойди, пойди, голубчик!

По усыпанной знойным белым песком дорожке Ольга Александровна и Сычова медленно шли к теплице. Хозяйка слегка, бережненько, чтобы гостья не обиделась чего доброго, придерживала ее под локоток.

Старая мельничиха лукаво блеснула на нее оком:

- Теперь поддерживаешь! А сама накормила так, что сейчас бы только на боковую, да и всхрапнуть часок где в прохладце!

Хозяйка обеспокоилась:

- А я-то не догадалась вам предложить! Сейчас же велю привязать гамак. Вон там, над самым Тоболом. Там всегда ветерок.

Гостья отмахнулась:

- Да полно тебе! Я это так: к слову пришлось! А я кремлевого лесу сосна! Хоть и толста, толста, а дюжить долго могу. А вот на скамеечке посидим, под тополею. - Она произнесла эти слова, уже усаживаясь в тени, под большим, шелестящим листвою серебристым тополем. - Да уж, красавица моя, - да садись ты рядком, поговорим ладком! - долго будут гостеньки твои вспоминать этот денек, Ольги Тобольныя! В похвалу говорю. Других этим не очень-то балую. А ты - настоящая хозяюшка: гостям приветница. Ножки - с подходом, ручки - с подносом, сахарны уста - с приговором! И как ты только управилась?

- Да будет вам, Аполлинария Федотовна: загоржусь! Или у меня помощниц нет? И повара из Общественного собрания пригласили, и Дорофеевну привезли. Не считая моих, здешних. Так что...

Дорофеевной звали известную по всей округе дебелую, пожилую повариху, особенно прославляемую по части всевозможной сдобы: куличей, баб, тортов, вафель, хворостов, медового татарского пирога и многого, многого другого. Но отвечала и за повара!