Шатун

– Так ведь не было никакого поражения, – вдруг противно захихикал скифский ган. – И битвы никакой не было, слышишь, Борислав? Была только свадьба, на которую съехались в немалом числе урсские, радимичские, полянские и новгородские старейшины.

– Как это – не было?! – Борислав в ужасе даже остановил коня.

– И тебя не было, – зло просипел Карочей. – Не было у Великого князя Всеволода брата по имени Борислав. И радимичские старейшины такого не знают и знать не желают. И ган Митус только плечами пожмет, если его вдруг спросят о Сухоруком. Даджан Драгутин вычеркнул тебя из жизни, Борислав.

Борислав вдруг с ужасом осознал, что ган Карочей прав. Ничего не было. Все рассеялось словно дым. Впереди только голая степь, а в спутниках только полоумный урс, безумная женка и нищий скифский ган. И более ничего не будет: ни великого стола, ни преданных старейшин, ни радимичской земли.

Вспыхнула было в сердце Сухорукого надежда, когда он увидел печенежскую орду гана Ачибея, и тут же погасла под насмешливым взглядом Ицхака Жучина. Упрямый Ачибей, отмахавший по заснеженной степи немалый путь, все-таки вышел к радимичским рубежам. Но вышел только для того, чтобы полюбоваться встретившей его большой ратью. Орда дрогнула при виде блистающей бронью стены и поворотила коней. Ачибей поднял плеть и бессильно погрозил ею несостоявшимся врагам, но это было, пожалуй, и все, на что он был способен.

Доброга рассмеялся, глядя вслед уходящей в степь орде. Боготур Осташ горделиво вскинул увенчанную рогатым шеломом голову. А над застывшей в боевой готовности ратью славян и урсов взвился победный клич.

– Надо было ударить им в лоб, – вздохнул Кисляй, – чтобы знали, как ходить в чужие земли. А то вышло, что мы зря собрались.

– Зря, Кисляй, ничего в этой жизни не бывает, – сказал Доброга, – не зря землю обживаем и не зря гибнем в битвах, защищая ее. А ныне обошлись без крови. Радуйтесь, люди!