Он вспоминал разговор с Ириной. Неужели она в самом деле забыла ту душную июньскую ночь, когда за окнами пронзительно трещали сверчки, приторно-сладко пахло цветами и из спортивного зала тяжелыми толчками доносилась ритмичная музыка. В белой рубашке, с аттестатом в кармане, он сидел на подоконнике в пустом темном классе и маленькими глотками пил водку из граненого стакана. Он вволю напрыгался под магнитофон, до отвала наелся торта и конфет и теперь утолял легкую грусть. Он смотрел на газон, на деревья, покрытые мощной листвой, на тусклые стекла школьной теплицы и думал, что уже никогда не запустит из этого окна бумажный самолет с формулами на крыльях, никогда не швырнет кусок мела в теплицу, никогда не отправит на первую парту красавице Людке записку со стихами. Все в прошлом…
Как он ждал выпуска, как рвался к этой свободе, где уже никогда не будет нервной, суетливой химички, которую ученики почему-то называли Жабой, не будет злой, никогда не улыбающейся математички, не будет вечно плачущей учительницы по литературе. А когда вдруг эта свобода хлынула на него, он сразу понял: оттого, что уже чего-то не вернешь, жизнь становится беднее.
Неожиданно ему захотелось написать стихотворение. И начать так: «Вот и все. Окончен бал. Я один в пустынном классе…» Он поставил стакан на подоконник и пошел по рядам между парт, на ощупь выгребая из них бумажки, огрызки яблок и шелуху от семечек. Найти обломок карандаша и чистый лист бумаги в классе - все равно что гриб в лесу. Он дошел до своей парты - самой последней, подпирающей стену, сел за нее и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. «Вот и все. Окончен бал. Я один в пустынном классе…»
Он вздрогнул от того, что вдруг распахнулась дверь и на пол упал желтый конус света из коридора. Еще были свежи школьные рефлексы, и Белкин машинально вскочил, чтобы кинуться к окну и заслонить спиной бутылку. Но не успел сделать и шага. В класс стремительно зашла Ирина. Она с силой захлопнула за собой дверь и, неимоверно стуча каблуками, подошла к окну. Белкину показалось, что она сейчас смахнет бутылку и стакан вниз. Но Ирина замерла у окна, прижала ладони к лицу и навзрыд заплакала.
Белкин почувствовал себя ужасно неловко. Он стоял в нескольких шагах от девушки и не знал, что ему делать - кашлянуть или же залезть под парту и сидеть там до тех пор, пока Ирина не уйдет.
Но она сама заметила его, резко повернула голову в его сторону и даже негромко вскрикнула.
«Федя?.. - нарочито равнодушным голосом спросила она, торопливо вытирая платком слезы. - А почему ты не в зале? Там сейчас танцы…»
«Не знаю, - ответил Белкин и подошел к Ирине. - Надоело…»
«Ты что ж, водку здесь пьешь?» - Она спрятала платок куда-то под рукав белого платья и приподняла бутылку.
«Ага. Хочешь?»
«Хочу», - неожиданно для него ответила Ирина и села на подоконник так, чтобы луна не могла осветить ее заплаканного лица.
Ему было странно смотреть, как Ирина - золотая медалистка, гордость школы, личность, с которой его разделяла бездна, запросто махнула полстакана. Закрыла ладонью рот и безмолвно покачала головой.
«Ты чего? - спросил он ее. - Что с тобой? Обидел кто-нибудь?»
Она не ответила, поставила стакан. Белкин видел ее силуэт на фоне только-только зарождающейся зари. Белоснежное, как у невесты, платье в темноте казалось голубым. Длина, согласно решению родительского комитета, ниже колен. Рукава - две трети. Ворот закрытый, почти под горло. На голове никаких прибамбасов, волосы до плеч без вызывающей завивки. Каре «паж» с прямым пробором. И белые туфельки на целомудренном каблуке.
«Федя, у меня красивое платье?» - тихо спросила она.
«Ничего…»
«А я тебе нравлюсь?»
Белкин состроил гримасу - благо, что темнота позволяла это сделать.
«Ну да», - не совсем уверенно ответил он.
«А вот Земцову не нравлюсь! - крикнула Ирина и прикусила кулачок. - Налей мне еще!»
Она снова выпила залпом.
«Ты правду говоришь?» - Она взяла его за руку.
«Ты насчет чего?»
«Я красивая? Я… я не толстенькая?»
«Что ты! - от всей души возразил Белкин. - Очень даже красивая. И умная».
«Закрой, пожалуйста, дверь на швабру», - шепотом попросила она.
Он выполнил ее просьбу, боясь даже предположить, чем все это закончится. Он поверить не мог, что рядом с ним Ирина Гончарова - девушка, которая ни разу за десять лет совместной учебы не начинала говорить с ним первой и вообще не замечала его. От волнения у него вспотели ладони. Он уже жалел, что уединился в этом злополучном классе.
Она часто дышала и крепко сжимала его руки.
«Чувствуешь, как пахнут волосы? Это мне папа из Сирии яблочный шампунь привез… Ну что ты стоишь, как чурбан?.. Скажи честно, у тебя было… ну с кем-нибудь из наших девчонок?»
Белкину казалось, что его язык обмазали горчицей. Он промычал нечто невразумительное, пожал плечами и отрицательно покрутил головой. Они стояли перед доской, где порознь стояли тысячи раз. Ирина поднимала его влажные руки к своей груди.
«Ну давай же! - взмолилась она. - Только платье не надо снимать, потом замучаешься его обратно… Давай на учительском столе… Быстрее же!..»