Шатун

Князь Всеволод ждать себя не заставил, и не успел гость четырем углам поклониться, как хозяин уже чествовал его здравной чашей. Драгутин подношение принял, сплеснул малую толику вина хозяйским щурам и осушил чашу до дна. Князь Всеволод, муж среднего роста и чуть более дородный, чем это потребно для тяжелого удара, смотрел на боярина с удивлением. Похоже, в тереме Великого радимичского князя уже готовились справить тризну по Драгутину, сыну Яромира. Обычно улыбчивое лицо Всеволода сейчас смотрелось смурноватым, — видимо, от пережитого недавно огорчения по поводу смерти боярина. Не то чтобы князь Всеволод души не чаял в среднем сыне князя Яромира, просто эта смерть могла аукнуться новой распрей между Даджбоговыми и Велесовыми ближниками, которые после многих лет противоборства искали теперь пути к сотрудничеству.

— Опасны ныне дороги в славянских землях, — покачал головой хозяин, жестом приглашая гостя к столу. — А почему мы не нашли среди убитых твоих мечников?

— Со мной был только отрок, из моих родовичей, да Макошина ведунья, которая к нам в попутчицы напросилась.

— А отрок сильно пострадал?

— По словам ведуний, через месяц-два будет здрав и в силе.

Князь Всеволод гостя потчевал не только вопросами, но и яствами, коими богата Радимичская земля, а также винами из дальних стран, до коих сам был большой охотник. Пировали малым кругом, но за большим столом, способным вместить до сотни боготуров. Сейчас, правда, за столом их сидело всего трое. Кроме Скоры, давно уже знакомого Драгутину, ошуюю[11] князя расположился боготур Брайко, которого боярин видел прежде только однажды, но о силе и удали которого был наслышан. Третьего боготура Драгутин видел впервые. В отличие от степенного Брайко, боготур Торуса был порывист в движениях и скор на слово. Оправданием этой порывистости были годы, которые едва на третий десяток перевалили. Но если боготур за княжий стол зван, да еще на малый совет, то, значит, ни умом его Велес не обделил, ни силой.

— Неужели ты, боярин, в одиночку с дюжиной разбойников совладал? — не утерпел с вопросом Торуса. — На тебе ведь даже брони нет.

— Отрок помог, — пояснил Драгутин. — Троих убил. Да и Макошина ближница в долгу у Даджбога не осталась, отправив в Страну Забвения двоих шалопуг.

— Так ты считаешь, боярин, что убитым тобой разбойникам путь в Страну Света закрыт? — спросил степенный Брайко.

— Закрыт. Они выступили против воли славянских богов, за что и поплатились.

— А была ли та воля выражена ясно? — усомнился Скора, кося глазом на призадумавшегося князя.

— Была, боготур, — твердо сказал Драгутин. — Иначе не сидел бы я здесь перед тобой. Если трое от дюжины разбойников, напавших из засады, отбиваются без большого урона для себя, то происходит это не иначе как божьим промыслом.

— Верно говоришь, боярин, — просветлел лицом князь Всеволод. — Коли не было бы согласия богов на задуманное нами дело, то не доехал бы ты до моего городца.

Походило на то, что до сей поры князь Всеволод, человек умный, хитрый и осторожный, не был до конца уверен в правильности своего выбора. Драгутин его не осуждал за нерешительность. Дело, которое им предстояло осуществить, было кровавым и чести Всеволоду не сулило. Ибо счет предстояло предъявить человеку, кровно и по богу с князем связанному. И хотя связь, установленную богом, тот человек уже оборвал, взяв из рук кагана право суда не по слову Велеса, а по кривде пришлого бога, но ведь и через кровное родство так просто не перешагнешь. Отцы князя Всеволода и князя Твердислава были братанами. Велесовы волхвы уже дали добро на суд от имени своего бога, а Великий князь Всеволод, верховный судья Скотьего бога, блюститель его правды в Радимичских землях, все никак не мог оторвать от сердца человека, с которым рос бок о бок, стоял плечом к плечу в битве и сиживал за пиршественным столом.

— Не наше слово будет последним, — сказал Драгутин, — его скажут славянские боги устами своих волхвов. И что будет сказано, то и свершится.

Всеволод головой кивнул в ответ на слова боярина. Боготуры промолчали. Все хорошо понимали, что Твердислав — это только начало спроса, а над кем будет произнесено последнее осуждающее слово, неведомо никому. Но в любом случае начало было положено справедливое — прежде чем чинить спрос с дальних, надо покарать ближних. Измена Твердислава не только бросала тень на родовичей, но и смущала умы простых людей. Уж коли ближники славянских богов от освященного кровью щуров порядка отворачиваются, то, вероятно, иссякла сила их кумиров, а вместе с нею сошла на нет и их правда. Смерть Твердислава должна была показать колеблющимся, что нет, не иссякла и спрос с отступников будет. И ни мечи хазарские, ни пришлый бог, обласканный каганом Битюсом, отступника не защитят.

— За славянских богов! — Всеволод поднял братину и, отхлебнув первым, пустил ее по кругу.

— За божьих ближников, коим предстоит обнажить меч за славянскую правду! — подхватил Драгутин.