Шатун

— Зенки залил так, что знаков не зришь, — хмуро бросил ему Драгутин. — Посланцы славянских богов перед тобой, Твердислав.

Хазарский ган то ли потрезвее был, то ли от природы лучше соображал, но на ноги он вскочил первым.

— А почему не добром вошли? — спросил он, сощурив узкие глаза скифа-степняка. — Или божьи ближники решили пойти войной на хазар?

— Спрос не с тебя, ган Горазд, а с князя Твердислава, — спокойно отозвался Драгутин. — Ближник Велеса, предавший своего бога, должен ответить по правде славян.

Князь Твердислав, наливаясь дурной кровью, медленно поднимался из-за стола. Страха не было в его бычьих глазах — только ярость. И ростом, и статью он напоминал своего родовича князя Всеволода. Вот только тело его жиром еще обрасти не успело. Литые широкие плечи разрывали рубаху на груди, а широкая ладонь сжалась в увесистый кулак. Не робкого десятка человеком был князь Твердислав, отличившийся во многих битвах и не раз бравший верх в поединках грудь в грудь над сильными бойцами.

— Меня на стол сажало городское вече, — прохрипел он в лицо Драгутину, — и ни тебе, даджан, меня судить.

— Отчего же, — холодно отозвался боярин, — и я свое слово скажу. Но сначала из уст волхвов прозвучит слово славянских богов.

Три белобородых старца выдвинулись из-за спин заполнивших горницу боготуров, бояр и «белых волков». Их одетые в белые полотняные рубахи, худые тела казались лишними среди дивных птиц и чудищ, намалеванных яркими красками на потолке и стенах. Драгутин подумал, что стены эти малевал старый резчик Сар, одолженный для этой цели князем Твердиславом у своего родственника Великого князя Всеволода.

Твердислав при виде волхвов рухнул обратно на лавку, свалив на пол золотой кубок с красным вином. Кубок прокатился по крашеному полу под столом и выкатился с длинным кровавым последом прямо под ноги Драгутину. Боярин поднял кубок и передал его волхву со знаком двойной секиры на рубахе. Такой знак носили только самые ближние к кудеснику Перуна ведуны. Перунов волхв отвязал с пояса небольшой сосуд и перелил его содержимое в золотую посудину.

Князь Твердислав налитыми кровью глазами следил за действиями волхва, а на одутловатом его лице проступали крупные капли пота. В княжьей горнице натоплено было изрядно, но потел Твердислав не от жары, а от предчувствия скорой расправы. Каким бы твердым сердцем ни обладал человек, а все же сердце это живое, не каменное, поэтому близкое дыхание смерти не может не наполнять его ужасом.

— Неправое дело вершите, волхвы, — не удержался ган Горазд. — Каган Битюс не одобрит насилие над князем Твердиславом. Да и нет вины князя в том, что он склонился перед силой. А сила эта от Битюса идет, вот с кагана и спросите, если сможете.

Длиннобородый Велесов волхв, самый старший из троих по возрасту, медленно перевел бесцветные очи на гана Горазда:

— Не за то мы судим князя Твердислава волею наших богов, что отворил он перед хазарами врата своего града, в этом он волен, а судим мы его за то, что впустил он через те врата кривду чужого бога и той кривдой решил заменить правду славянских богов. Каган Битюс в непомерном самомнении своем забыл, что власть вождя держится божьим рядом, и коли этот ряд рухнет, то рухнет и власть кагана. Коли люб Битюсу чужой бог, то пусть сам ему жертвует, а иных прочих не принуждает. А что касается князя Твердислава, то посажен он на стол вечевым приговором от Велеса, и бог вправе сейчас спросить у него, сберег он его правду или уронил в грязь?

Ган Горазд был человеком не робкого десятка, но сила ныне оказалась не на его стороне, да и правда, как ни крути, тоже. Был бы Твердислав ганом, а не князем, спрос с него шел бы по иному счету. Но Твердислав с малых лет посвящен Велесу, а потому не волен в своих поступках. Ган Горазд, бессильно стриганув глазами по одеревеневшим лицам божьих ближников, отступил в сторону, давая волхвам дорогу.

— Вершил ли ты, князь Твердислав, суд кривдой пришлого бога, а не Велесовой правдой?

— Это делалось по приказу кагана, — глухо обронил князь, — и не только в моем городе. Сила солому ломит. А коли велено каганом, чтобы серебро давали в рост, то я этот рост и спрашивал.

— А разве не ты, Твердислав, принуждал людей брать деньги в рост, чтобы рассчитаться с княжьей казной?

— Не принуждал, а требовал платить по ряду, — зло отозвался князь. — А где они то серебро брали — это не моя забота.

— А людей из собственного дома гнать — это твоя забота? — зло спросил Божибор. — А славянских женщин и детей малых холопить и отдавать в чужие страны — это твоя забота?

— В закупы их брали и по славянской правде, — огрызнулся Твердислав.

— Так закуп не холоп, — возмутился боготур Вузлев. — Закупа род может выкупить не сегодня, так завтра, а из чужой земли нет возврата.

— Я делал это по приказу кагана Битюса. — Твердислав скосил глаза на гана Горазда. — Три сотни хазар висят на моей шее.

— И долю свою за суд ты с хабибу не брал? — со злой усмешкой спросил Драгутин.

— Мне эта доля положена по ряду как городскому судье.