Щастье

Он не мог жить без того, чтобы не завлекать и не разочаровывать. Ему не нужны были преданные ученики или многолетние соратники, или твёрдые в вере сердца. Новая проповедь читалась новой пастве; Вильегорский стряхивал с себя людей, как дерево листья — только чаще. Он охотно принимал участие в устраиваемых ему сценах, но вряд ли до конца понимал, чем они вызваны. Нельзя утверждать, что он забывал — свои работы, обещания, собственные слова, — но они словно переставали для него существовать, иметь какое-либо значение; и так же он относился к сказанному и обещанному другими. Стародавний оппонент Аристида Ивановича, Вильегорский не назвал бы самые существенные из их расхождений, а только помнил, что Аристиду Ивановичу следует противоречить в любом подвернувшемся вопросе, и Аристид, который как раз прекрасно мог перечислить и проанализировать их споры и столкновения за последние пятьдесят лет, кипел враждой и ненавистью уже оттого, что противник не снисходит даже до приблизительной классификации разногласий.

Идеи и фантазии занимали в жизни Вильегорского больше места, чем люди, а «котики» и «пёсики» — больше, чем идеи. Он жил со своими животными душа в душу, хотя всегда был полон странных мыслей о воспитании. Спасало его четвероногих домочадцев лишь то, что мысли эти, благодаря их обилию и переменчивости, невозможно было успеть применить на практике. Порою Вильегорский читал зверям нотации, в вопиющих случаях грозил пальцем и греческой грамматикой («ВОТ УСАЖУ ЗА ГРЕЧЕСКУЮ ГРАММАТИКУ!») — и тем всё заканчивалось, ни колотушки, ни греческая грамматика не пускались в ход, и он никогда не угрожал оставить кого-либо без обеда или прогулки — и не оставлял.

«Это их, чёрт побери, развращает», — говорил в таких случаях Аристид Иванович. «РАЗВРАЩАЕТ НАСИЛИЕ, — отвечал Вильегорский. — И ЛОЖЬ, И ЖЕЛАНИЕ ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО НАСТОЯТЬ НА СВОЁМ. И ВЕСЬ ЭТОТ ВЗДОР. — Он тыкал пальцем в пространство, ни во что в частности, но очень похоже, что в собеседника или бумаги в его руке. — А ВЫ БОИТЕСЬ НЕ ТОГО, ЧТО ПОИСТИНЕ СТРАШНО, И ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ САМЫМ СЕРЬЁЗНЫМ ОБРАЗОМ ЗАНИМАЕТЕСЬ ВЕЩАМИ, КОТОРЫХ НА САМОМ ДЕЛЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ».

«А я-то сам существую? — язвительно интересовался Аристид Иванович. — Или только с вашего позволения?» «ЕСЛИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СУЩЕСТВОВАТЬ, ВАМ ТРЕБУЕТСЯ МОЁ ПОЗВОЛЕНИЕ, КАКОЙ ВЫ ХОТИТЕ ПОЛУЧИТЬ ОТВЕТ?»