Щедрость пирата

– Почему ты молчишь? Скажи, что тебя удерживает? Чего тебе терять теперь? Разве не для этого ты позвала меня?

– Мне так жарко! Со мной все не так! – Одри вдруг невероятно разволновалась, ее зрачки расширились. Закрыв глаза ладонями, она вскочила со стула и попыталась вылезти в окно, как будто в зале для посещений она обнаружила вдруг нечто чудовищное. Она окончательно обезумела, и я, не зная, что делать, в ужасе глядела на то, как ополоумевшая Одри вдруг бросилась на пол. Она визжала и отбивалась. Охранница – та удивительно некрасивая и злая женщина – принялась кричать и звать кого-то, пыталась успокоить Одри, даже схватила ту за руки, но Одри вырвалась. Уж я-то знаю, какой сильной может быть Одри. Какой безумной. Одри оттолкнула охранницу, ударив ее обеими ногами в живот: сначала подогнув ноги, а потом резко распрямив, как сжатую до предела пружину. Охранница взвизгнула, охнула от боли и осела на пол. Прибежали другие – они набросились на Одри все сразу. Их свара напомнила мне дикую, запредельно сюрреалистическую кучу-малу, но потом вдруг раздался чей-то пронзительный крик, и вся толпа подпрыгнула, разом отшатнувшись от Одри. Тишина длилась долго, словно все мы разом лишились голоса.

– Она умерла! – наконец, сказал кто-то, и я увидела ее – в последний раз. Она лежала на полу, разбросав руки в стороны, словно сдавшись на милость победителя. Одна нога была подвернута под другую, изо рта текла тоненькая струйка белой пены. Ее глаза были открыты, словно она все еще смотрела на меня и спрашивала:

– Ты видишь это? Я дошла до конца.

Одри была мертва. Самоубийство, сказали нам потом. Самоубийство – это было так в ее стиле! Последний удар, последний спектакль, приглашение на который она прислала заранее. Одри попросила о встрече, чтобы совершить на моих глазах самоубийство. В этом и был весь смысл, ее конечная цель. Последнее желание перед тем, как окончательно провалиться в пропасть небытия. Покончить с собой на моих глазах, чтобы чувство вины сопровождало меня повсюду, чтобы оно свело меня с ума, закончив за нее работу.

Как я поняла позже, Одри была почти мертва, когда вошла в комнату посещений. В ее желудке уже плескались принятые ею таблетки, поэтому-то она и была такой вялой, поэтому и передвигала ногами с таким трудом, словно к каждой была пристегнута пудовая гиря. Таблетки – да, я была права, она их принимала уже много лет. Даже в тюрьме ей должны были выдавать их по одной – у Одри было нервное расстройство, она постоянно принимала препараты по назначению врача. Об этом мало кто знал, Одри скрывала это. Я могла ее понять. Я вообще гораздо лучше понимала Одри теперь.

Я узнала об Одри так много после ее смерти.

Как она раздобыла таблетки в таком количестве, несложно предположить, но узнать этого наверняка не удалось. Расследование ничего не дало, виновные так и не были найдены. Возможно, что все эти дни в тюрьме она не глотала таблетки, а копила, пока не собрала смертельную дозу. Не знаю. Может быть, ей удалось подкупить кого-нибудь из персонала, чтобы получить необходимое. Это казалось мне маловероятным, ведь даже самый черствый человек, самый продажный тюремщик не станет приносить орудие самоубийства. Но кто знает…

Я уходила из тюрьмы, так и не получив ответов на главные вопросы, и оставила там последнюю надежду найти Сережу. Последнее, что Одри сказала перед смертью: «Со мной все не так». Возможно, это относилось и ко мне. Произошедшее перестроило меня, изменило мою природу. Возможно, что-то не так было и со мной. Но – странное дело – я не испытывала никакого чувства вины. Никакого, ни малейшего.