Щедрый буге

По дороге к палатке стрелял по вылетавшим из-под снега стайкам рябцов. Две замешкавшиеся птицы морозятся теперь на лабазе. Могло быть и больше, если бы не очки: как вскинешь ружье, так линзы от влажного дыхания покрываются налетом изморози. Боюсь, они скоро доведут меня до того, что разобью их о первое попавшееся дерево.

За ужином рассказал Луксе о беличьем каннибализме.

-- Так бывает у зверей, когда ум теряют, -- подтвердил он. --Соболь соболя в капкане никогда не трогает. Но, помню, как-то один соболь к изюбру прикормился. Я, конечно, сразу капканчик поставил. Прихожу проверять в дужках одна лапа. Вроде ушел соболь, но по следам вяжу, нет, не ушел -другой съел. Снова капкан поставил. Другой опять съел. Я рассердился -- не шутка, елка-моталка, два соболя потерял. Наставил много капканов. На другой день прихожу -- никого нет. На второй день -- два рядом лежат. У одного лопатка выедена. И этого дурной начал есть, да не успел, сам попался, наконец. Рядом гора мяса, а он своих ест, елка-моталка. Совсем дурной.

Громкое карканье возвестило о наступлении утра. Черные как смоль дармоеды слетелись на лабаз поживиться за наш счет. Пират и Индус, обычно разгонявшие их заливистым лаем, прятались от трескучего мороза в пихтовых гнездах, занесенных снегом. Но как только из трубы потянулась голубая струйка дыма, вороны скрылись в лесной чаще.

Мороз нынче потрудился на славу. Покрыл ветви невообразимо толстой искристой бахромой, сверкающей в лучах восходящего солнца. Над полыньями клубится туман, густой и плотный, как вата.

Я сделал новый кольцевой путик вдоль левого и правого берегов Буге. Лыжня прошла верхом по самым крутым склонам. Поэтому он и получил у меня название "Крутой".

Конец путика достигал зубчатого гребня водораздела Буге -- Джанго. С него было видно, как во всю ширь горизонта огромными волнами дыбятся горы, подпирающие белыми, островерхими шапками густо-синий небосвод. Воздух настолько чист и прозрачен, что, казалось -- протяни руку и достанешь до одной из этих вершин.

Мимо проплывали облака, легкие и зыбкие, как миражи средневековых парусников. Следом по земле неотступно, как шакалы за добычей, крались их серые тени. Вдали виднелись отроги главного хребта, поражающего своей мощью. Все в нем завораживало, властно притягивало взгляд. Впоследствии всякий раз, когда первобытный контур этих скалистых вершин всплывал из глубин памяти, в сердце пробуждалась лавина воспоминаний и щемящее желание вновь взглянуть на вздыбленных дикой пляской каменных исполинов.

Стоит мне подняться в горы и попасть в холодный мир бесстрастных глыб, меня сразу охватывает необыкновенное волнение. Мысли очищаются, взлетают над обыденностью. Кажется, что ты отрезан от всего земного и переходишь в иное измерение, что еще немного -- и постигнешь смысл быстротечной жизни, всеобщий закон мироздания. Даше воздух здесь иной, чем у земли. Не тот вкус и запах. Это ветер континентов. Быть может, совсем недавно он проносился над душными тропиками Индии или над безбрежным ледяным панцирем Антарктиды. Ничто не пленяет так, как горы -- самое потрясающее произведение природы. Как точно подметил Владимир Высоцкий: "Лучше гор могут быть только горы..."

Пронизывающий ветер поторапливал к спуску. Новый путик порадовал обилием тропок. Настоящее соболиное царство. Пожалуй, стоит снять большую часть капканов на приманку и переставить их сюда на подрезку.

Хотел посоветоваться с Луксой на этот счет, но он опередил меня сообщением, что в четырех километрах от палатки появился медведь. Косолапый был настолько худ, что, пройдя по лыжне метров сто, провалил снег только в двух местах. На следах -- пятна крови. Это шатун -- зверь-смертник. Решили с утра идти за ним по следу с собаками, иначе спокойной охоты не будет. Шатун ничего не боится. Он может разорить лабаз, залезть в палатку. Встреча с ним грозит трагедией -- терять ему нечего. Так и так финал у него один -смерть.

К охоте готовились обстоятельно. Перед сном Лукса вышел из палатки. Неожиданно раздался его громкий крик: "Хо-хо!" Я настороженно прислушался: что происходит?

-- Хо-о... -- глухо отозвались сопки.

-- Лукса, что случилось? Зачем кричал? -- обеспокоено спросил я, когда он вернулся.

-- Ничего не случилось, -- невозмутимо ответил охотник.

-- Прогноз радио проверял. Слышал, эхо голос потеряло? Снег будет. Обязательно медведя возьмем, -- заключил он уверенно.

Легли поздно. Я никак не мог заснуть. Долго тяжело ворочался в темноте. Сон был тревожный, томительный. Преследовал кошмар про исполинских мышей, загонявших разъяренного тигра к нам в палатку. Несколько раз вставал. Топил печь. Под утро, наконец, забылся.

Было еще темно, когда меня тронул за плечо Лукса. Жидкий рассвет едва забрезжил. За ночь действительно выпал хоть и небольшой, но пушистый снег.