ЩЕГОЛ

— Я пытался все это полюбить. У меня к этому врожденная неприязнь.

— Неприязнь? — потрясение, ступор. — Неприязнь к чему? К ветру и звездам? К небу и солнцу? К воле?

— Когда все это привязано к парусному спорту, то да.

— Ну-у, — он обвел всех умоляющим взглядом — меня тоже, — вот сейчас он уже упрямится. Море, — повернулся он к Энди, — хочешь отрицай, хочешь нет — принадлежит тебе с рождения, оно у тебя в крови, это идет еще от финикийцев, от древних греков…

Но едва мистер Барбур завел про Магеллана, навигацию по небесным светилам и «Билли Бадда» («Видал я, как Таффи Валлиец утоп, / Румяный такой, а мне сделают гроб…»[21]), мои мысли тут же унеслись к «Хобарту и Блэквеллу»: я раздумывал, кто же такой Хобарт и кто такой Блэквелл, и чем же они все-таки занимаются. Судить по фамилиям — так двое замшелых стариков-законников, а то и фокусники — такие вот партнеры по бизнесу, шаркают себе по сцене при свете свечей.

А вот то, что телефон у них работал, обнадеживало. У нас дома, например, линию отсоединили. Как только я сумел, не нарушив приличий, улизнуть из столовой и от нетронутой тарелки с завтраком, тут же вернулся в большую гостиную, где Иренка порхала с пылесосом и протирала всякие безделушки, а Китси сидела за компьютером в другом углу и старательно меня не замечала.

— Кому звонишь? — спросил Энди, который — совершенно в духе своей семейки — подошел ко мне сзади так тихо, что я не слышал.

Можно было, конечно, и не рассказывать, но я знал, что Энди точно будет держать рот на замке. Энди никогда ни с кем не разговаривал, и уж тем более с родителями.

— Тут одни люди… — прошептал я, отойдя немного в сторону, так чтобы из коридора меня не было видно. — Короче, бред полный. Но помнишь то мое кольцо?

Я рассказал про старика и думал, как бы получше объяснить про девчонку тоже, про связь, которую ощутил с ней, и про то, как сильно мне хотелось ее снова увидеть. Но Энди, чего и стоило ожидать, уже просчитал все наперед: перескочил через личные причины и сразу перешел к сути.

Он глянул на раскрытые «Белые страницы» на телефонном столике.

— Они тут живут?

— На Западной Десятой.

Энди чихнул, высморкался — весенняя аллергия его не щадила.

— Не можешь дозвониться, — сказал он, складывая платок и засовывая его в карман, — так чего б тебе туда не поехать?

— Думаешь? — спросил я. Как-то тупо было заявиться вот так, без звонка. — Правда?

— Ну, я бы так сделал.

— Ну, даже не знаю, — сказал я. — Может, они меня не помнят вообще.

— Увидят — так точно скорее вспомнят, — логично предположил Энди. — А так, позвонить-то и притвориться кем угодно любой псих может. Не бойся, — добавил он, оглянувшись, — если сам не попросишь, я никому не скажу.

— Псих? — переспросил я. — Кем притвориться?

— Ну, короче, сюда вот, например, куча чудиков звонит, тебя спрашивают, — ровно пояснил Энди.

Я замолчал, не очень понятно было — как это все переварить.

— И потом, а что тебе еще делать, если они там трубку не берут? И если сейчас не съездишь, то ждать до следующих выходных. Ну и потом, ты вряд ли захочешь спросить… — он выглянул в коридор, где Тодди вовсю прыгал в каких-то специальных кроссовках на пружинках, а миссис Барбур допрашивала Платта, что там за вечеринка была у Молли Уолтербек.

Он был прав.

— Точно, — сказал я.

Энди поправил очки.

— Хочешь, я с тобой съезжу?

— Не, не надо, нормально все, — ответил я.

Я знал, что у Энди на сегодня запланировано «Погружение в мир Японии»: за дополнительную оценку нужно было сначала сходить на семинар в чайный дом «Торая», а потом — в Линкольн-центр, на нового Миядзаки. Не то чтоб Энди нужны были дополнительные оценки, но, кроме этих экскурсий, другой социальной жизни у него не было.

— Ну ладно тогда, — сказал он и вытащил из кармана свой мобильник. — Возьми вот. На всякий случай. Та-ак, — он потыкал пальцем в экран, — вот, я снял блокировку паролем. Можешь пользоваться.

— Да мне не надо, — сказал я, глядя на тоненький телефончик с заставкой из аниме «Аки-виртуалка» (с голой Аки, в порнушных сапогах-чулках).

— Вдруг пригодится. Кто его знает. Давай, — настаивал он. — Бери уже.

12

Вот так и вышло, что где-то в полдвенадцатого я уже ехал на автобусе от Пятой авеню до Виллидж, а в кармане у меня лежал адрес «Хобарта и Блэквелла», записанный на страничке с монограммой, выдранной из блокнота, который миссис Барбур держала возле телефона.

Я сошел на Вашингтон-сквер и еще минут сорок пять искал нужный дом. В Виллидже, с его хаотичной застройкой, заблудиться было легче легкого, и мне пришлось три раза останавливаться и спрашивать дорогу: сначала в газетном киоске с кучей кальянов и порножурналов для геев, потом — в переполненной булочной, где грохотала оперная музыка, и еще потом — у девушки в белой майке и комбинезоне, которая стояла на улице с ведром и резиновым валиком и мыла окна книжного.