Щегол

выдала очередь снарядов из восьми-девяти, и от рубки нашего кораблика полетели даже не щепки, а здоровенные куски дерева! Я в этот момент уже лежал на палубе. В компании с замешкавшимися магами, которым помог упасть. А во время второй очереди вдруг сообразил, что прорыв «перевертыша» к Еланке и последующее бегство может выйти мне боком. Ведь Докукины не смогут захватить и допросить членов команды этой посудины, не получат подтверждение истинности моей легенды, не поверят в предупреждение о скором начале межродовой войны, не рванут на помощь родичам и не подкинут меня к цивилизации, так как решат, что я заманил их в ловушку!

Разозлился — жуть. Поэтому тяпнул боевой коктейль, влил предельный объем силы в марево, скользнул к дырке, появившейся в фальшборте, и чуть-чуть подождал. А в тот момент, когда атакующий бронекатер приблизился к нам на расстояние рывка, перепрыгнул на его палубу, вторым перемещением возник возле двери в бронированную рубку, из которой раздавался веселый многоголосый хохот, рванул ее на себя и раскидал сферы умиротворения по всем троим «морячкам», обнаружившимся внутри.

Само собой, ограничиваться полумерами и не подумал — уронил их одной «общей» оплеухой, всадил ледяную иглу в левый висок очень уж просто одетого парня лет двадцати двух, как потом выяснилось, управлявшего пушкой с помощью примитивных тяг, ослепил окоченением капитана и во время следующего рывка подрезал ему же связки под коленями.

Потом свалил. Наружу. Ибо рубиться с магом иллюзий в тесноте рубки не рискнул. Да, даже так схлопотал в спину какой-то гадостью, просадившей защиту почти на девяносто процентов, зато потом захлопнул стальную дверь, подпер ее своим телом и на протяжении «долгих» сорока пяти секунд ждал, пока она не перестанет сотрясаться. Не стал спешить и после того, как бедняге Одаренному стало не до меня — еще секунд тридцать слушал вопли слепца, умолявшего его не добивать, затем потянул на себя створку, «впустил» внутрь еще одну оплеуху, ворвался следом за ней и понял, что перестраховывался зря: оба условно боеспособных члена команды были вне игры!

Капитана, лежавшего на животе и верещавшего на зависть любой бабе, сходу вздернул на ноги и, «заикаясь сильнее обычного», заставил вырубить движки. Потом нейтрализовал, пробив ледяными иглами обе руки и одну ногу, оставил в покое и переключился на иллюзиониста, бившегося в предсмертной агонии. В смысле, вбил «Катран» в проекцию ядра — или, если по-местному, Искры — сломал обе руки и только после этого деактивировал сферу…

…Как выяснилось через пару минут после того, как «Ласточка» подошла к дрейфующему бронекатеру-перевертышу целым бортом, а самый шустрый подчиненный ее капитана спрыгнул на палубу трофея и поймал швартовочный конец, мое решение заглушить двигатели было одновременно правильным и на редкость глупым. Первое определение объяснялось просто: продолжай они тарахтеть, Ждан Еремеевич не решился бы рисковать жизнью старшего внука главы рода и ни за что на свете не позволил бы Митричу подвести корабль к катеру-ловушке. Ну, а второе… второе подтвердило реальность моей амнезии, ибо в этом мире на технике, въезжающей, вплывающей или влетающей на территорию Пятен, двигатели не глушили вообще. Ибо завести их под давлением магофона было той еще проблемой. Ну, а я превратил дорогущий «приз» в баржу. Да, на время, так как бросать его на озере никто не собирался, но, можно сказать, сделал это сдуру.

Впрочем, тыкать меня носом в эту глупость никто не собирался: Петр Семенович поздравил меня с победой в неравном бою и попросил разрешения осмотреть «катер, взятый на копье», воспитатель Докукина-младшего ушел допрашивать пленных чуть ли не раньше, чем узнал, что они есть, а большая часть экипажа «Ласточки» под чутким руководством капитана стали готовить посудину к буксировке.

Осматривать «перевертыш» юный маг начал с рубки. Так как услышал истошный вопль пытаемого и захотел поприсутствовать при процессе. У меня такое желание отсутствовало, поэтому я прошел на нос, снял с плеч тощенький рюкзак-однодневку, лег на палубу, подложил под голову импровизированную подушку и закрыл глаза. Расслаблялся — если можно назвать расслаблением медитации под дикие крики и топот чьих-то ног — порядка часа. А потом Петр Семенович изволил послать за мной одного из рубак, и мне пришлось спешно возвращаться в реальность, подниматься на ноги и отправляться на корму.

Там обнаружилась вся верхушка этой компании — Докукин-младший, его дядька и три мага. Ко мне обратился «воспитатель», хмурый, как грозовая туча —

извинился за проявленное недоверие, сообщил, что мои слова о скором начале межродовой войны подтвердились, и спросил, за какую сумму я бы мог продать их роду свой трофей.

Цен на бронекатера-перевертыши я, естественно, «не помнил», поэтому пожал плечами и воспользовался уже имеющимся клише подходящего ответа: