Щекочу нервы. Дорого

И тут Кабанов, которого все еще терзали неопределенные смутные желания, удивил сам себя. Он съехал на обочину и остановился. Барабаня пальцами по кожаной оплетке руля, смотрел в боковое зеркало на старика, который спешил к машине. Он шаркал тяжелыми сапогами, поднимая пыль, да все время поправлял кепку, насаживая ее покрепче на коричневый сморщенный лоб. Наконец предрассветный путник приблизился к машине, склонился перед тонированным стеклом, посмотрел на свое отражение и робко постучал костяшкой пальца.

– Эй, дедуля, я тут! – отозвался Кабанов из другого окна.

Старичок обошел машину, отыскивая того, кто подал голос, и Кабанов успел рассмотреть его неопределенного цвета брюки и сморщенный на спине пиджак. Главное, чтобы не вымазал навозом сиденья. А коврик почистят на ближайшей автомойке. Интересно, этот ходячий этнографический экспонат осознает, рядом с какой машиной он ходит?

– До Кукушкина довезешь? – спросил старичок, пригибаясь к лицу Кабанова.

– А где это твое Кукушкино? – спросил Кабанов приветливо, с интересом рассматривая аборигена и пытаясь разглядеть в его глазах отражение этой до нелепости неправдоподобной ситуации.

– А недалеко! – как ни в чем не бывало отвечал старичок, махнув рукой в сторону леса. – Немножко проехать по большаку до Пашнева, а оттуда через ферму на Закуток, и как раз будет поворот на Кукушкино.

– А моя машина там проедет? – спросил Кабанов, делая ударение на слове «моя».

– А чего ж не проедет? Колеса ж есть, – улыбаясь наивности водителя, ответил старичок.

Нет, до него еще не доходило, какая машина снизошла к нему в этот ранний час на этой захолустной дороге. Может, он плохо видел и потому решил, что остановил трактор «Беларусь»? Или же бедность и отсталость его были столь велики, что он вообще не был способен оценить ту колоссальную роскошь, рядом с которой он вот так запросто стоял?

– Ну, садись, – разрешил Кабанов, открывая дверь.

Старичок кряхтел и втягивал голову в плечи, забираясь на сиденье. Кабанов смотрел на его грязные сапоги, сердце сжималось от жалости к безупречной чистоте порожков и коврика, но все же происходящее его забавляло намного больше, чем печалило.

– Ну как? – заботливо спрашивал он, сенсорными кнопками управляя положением сиденья. – Удобно, дедуля?

– Да ничо, – отвечал пассажир, без особого любопытства осматривая мерцающую разноцветьем приборную панель.

– Небось на такой машине даже во сне не катался?

– А чего ж не катался? – неопределенно возразил старичок.

– Ты хоть знаешь, как она называется? – допытывался Кабанов, включая вентилятор обдува салона, чтобы не так сильно пахло крепким самосадом и застарелым потом.

– А как ей еще называться? Машина, она и есть машина.

Деревня! Кабанов объяснил пассажиру, что его машина называется «Мерседес», с чем пассажир легко согласился и стал тыкать пальцем в стекло, показывая, куда надо свернуть. Другого ожидал Кабанов, когда подобрал на обочине дремучего человека. Думал, что тот почувствует себя так, как Золушка на королевском балу. Из навозной кучи – к звезде. Калиф на час. Но пассажир оказался уж слишком дремучим, как горилла, которой что клетка в зоопарке, что салон «Мерседеса» – один хрен.

Но высаживать старика не стал. Раз уж решил свеликодушничать, так надо терпеть до Кукушкина. Съехали на грунтовку. Мужичок рассказал, что вчера вечером пошел смотреть новую делянку под сенокос и заночевал у свата в Пашневе. Теперь, значит, домой направляется. Кабанов не слушал его вовсе, жизнь этого потомственного селянина была ему интересна в той же мере, как и жизнь дождевого червя.

– Кондишн, – комментировал Кабанов, напуская в салон холод поворотом ребристого колесика на панели. – Лазерный сидюшник энд дивидишник, – пояснял он, указательным пальцем отправляя в тонкую щель радужный диск. – Бортовой комп, – представлял он дядьке зеленый дисплей и нажимал при этом на светящиеся кнопки. – Показывает режимы, температуру, рассчитывает время прибытия и расход топлива…

Абориген следил за пальцем Кабанова, но ничему не удивлялся. Заметно посветлело. Часы бортового компьютера показывали без трех минут шесть. С полей на дорогу рваными волнами выплескивался туман. Кабанов снизил скорость. Машина словно плыла в каком-то нереальном пространстве, где не было ни неба, ни земли. Кабанову захотелось по малой нужде. Он остановился посреди дороги, не беспокоясь о том, что может кому-то помешать – тут, похоже, вообще машины не ездили, – на всякий случай выдернул ключи и вышел.

Вокруг стояла глухая тишина. Поеживаясь от сырого холода и начиная неудержимо зевать, Кабанов отошел на обочину, да там была грязная лужа, и брызги могли попасть на брюки. Кабанов перешел на другую сторону дороги, спустился на пружинистую пастбищную травку и прицелился на куст репейника… Благодать! А воздух какой! А тишина! Экология! Это здесь, наверное, водятся коровы, которые говорят человеческим голосом: «Дети, идите пить молоко!» К озорному журчанию присовокупился мелодичный перелив кабановских часов: пробило ровно шесть.