Щенки и псы Войны

Конфуций, укрывшись за углом, от волнения еле перевел дух и начал короткими жалящими очередями обстреливать развалины. Он чувствовал, что физиономия у него буквально горит, будто надавали хлестких пощечин, ноздри расширились и трепетали от учащенного дыхания. Вдруг, лежащий впереди, окровавленный Санек зашевелился, зацарапал растопыренными пальцами землю и громко закричал.

— Бля! Положит парня, как пить дать! — крикнул подбежавший Куприянов, устраиваясь рядом и поддерживая огнем товарища. — Игорь, долбани мухой!

Старший лейтенант раздвинул и вскинул к плечу гранатомет.

— Погоди! Не высовывайся! Мы сейчас отвлечем гада! — сержант пристегнул спаренный магазин другой стороной.

Куприянов с Трофимовым дружно ударили очередями по руинам.

— Работай! — проорал сержант.

За спиной ухнуло. В развалинах взметнулось пламя. Пулеметчик умолк.

— Прикройте меня! — крикнул Куприянов и, пригнувшись, побежал к Саньке.

Под трескотню выстрелов добежав до него, ухватил за разгрузку и поволок к сараю. У стены он опустил тяжелораненого на землю. Глаза у Санька были словно остекленевшие неживые, смотревшие куда-то сквозь них. Он продолжал дико кричать.

— Говори с ним! — Заломов больно ткнул растерявшегося Трофимова кулаком в бок.

— Что говорить?

— Да о чем угодно! Только говори!

— Тормоши его! Не давай в отключку уйти! — зло бросил старший лейтенант, извлекая шприц с промедолом и вкалывая противошоковый укол. Тем временем Куприянов хладнокровно перетягивал судорожно дергающийся окровавленный обрубок ноги. Затем вытащил из ножен штык-нож и обрубил сухожилия, на которых болталось кровавое месиво оставшееся от былой конечности.

— Еще пакет давай! Посекло, бля!

— Не приведи господь!

— Расстегни ремень!

— Бля!

— Игорь! П…дец, парню!

— Кишки зацепило?

— Не довезем!

— На пакет кепку приложи! И бинтом обмотаем!

— Саня! Саня! Слышишь меня!

— Ни хера не реагирует!

— Санек! Слышишь меня! — Трофимов, держа голову напарника на коленях, настойчиво похлопывал того по щекам.

— Приподыми его! — сказал Заломов сержанту. — Руку просуну!

— Саня! Саня! Это я Алексей! Братан! Узнае…

Слова застряли у Трофимова в горле. За спинами, склонившихся над раненым, Куприянова и Заломова словно из-под земли выросли четверо вооруженных боевиков. Крайний из них, плотный рыжеватый «чех», в тельняшке под камуфляжем с зеленой повязкой на голове, дал очередь в спину ничего неподозревавшему Заломову. Того отбросило вперед на дико орущего Санька. Следующей очередью было покончено с Феоктистовым. Алексея и Куприянова тут же обезоружили.

В лагере под Гехи-Чу Трофимов и Куприянов пробыли почти четыре месяца. Это были четыре месяца ада, четыре месяца страха и унижений, четыре месяца издевательств и избиений, четыре месяца изуверских истязаний и убийств. Контрактники были первыми кандидатами на тот свет. Больных и раненых убивали на глазах у остальных пленных. Устраивая «представление». Куприянов, у которого отняли «берцы» сильно страдал от холода в доставшейся с чужой ноги, разбитой вдрызг, рваной обуви. От обморожения пальцы на ногах у него почернели и распухли: появились признаки гангрены. Адская боль, буквально, рвала его на части, безжалостно скручивала его в пружину. Он страшно страдал, еле ковыляя как древний дед на больных гноящихся ногах.

Особенно изощренно из боевиков зверствовали Ваха по кличке Черный Абрек, заплечных дел мастер, и один молодой рыжий хохол из снайперов. Последний, не церемонясь, резал уши и пальцы.

Это был обычный день ничем невыделяющийся из остальных. Одна группа боевиков с афганцем-инструктором, разложив на разостланном брезенте радиодетонары, готовила из фугасов взрывные устройства, другая же как неприкаянная слонялась со скучающими лицами. Из пещеры появился, зевая, опухший невыспавшийся Ваха, сегодня он был явно не в настроении.

Проходя мимо, он ни с того ни сего повалил ослабшего замордованного Куприянова на землю и наступил на него ботинком. Крикнул что-то сидящим у костра боевикам, те захохотали, заулюкали. Черный Абрек схватил сержанта за волосы, задрал голову и медленно, словно пилой стал резать кинжалом ему горло. Колька закричал, отчаянно задергался, пытаясь вырваться. На землю брызнула струя темной крови. Сержант захрипел, засучил ногами. Трофимов, не выдержав, кинулся на палача, но тот уловил краем глаза его движение и молниеносным выпадом ударил рукояткой кинжала Трофимова в лоб. Из рассеченного лба кровь залила лицо. Когда Трофимов сделал попытку подняться на ноги, последовал еще один удар тяжелым армейским ботинком в скулу. Неприятно хрустнуло. Рот наполнился сладковатой жижей и зубным крошевом. Трофимов, застонав от боли и бессилья, рухнул на колени на забрызганный кровью снег перед пещерой…

— Ты следующий! — сказал, улыбаясь, Ваха, пиная как футбольный мяч отрезанную голову к ногам гогочущих у костра зрителей и вытирая клинок о спину Трофимова.