– От тебя, беспредельщика, давно у всех изжога, – цедил Алихан. – Но ты не только Корня сдал. Есть и другие факты. Будет разбор – я их предъявлю. Хотя по этим фоткам все ясно. Худший мусор – твой лучший кент.
– Давайте все же внесем ясность, – сказал Феликс. – Все должны знать, где собака порылась.
Среди центровых русаков Феликс шел под вторым номером и давно метил на место Крюка.
Алихан брезгливо скривился.
– Только не здесь.
Феликс поднялся, подошел к Алихану. Они шепотом посовещались. Крюк буравил Андрея полными ненависти глазами.
Феликс подошел к Крюку.
– Пошли.
– Куда? – выдохнул Крюк, глядя на бывшего кента снизу вверх.
– Спинку тебе помажем повидлом, кал дробленый.
Центровые заткнули Крюку рот, вывели во двор, связали руки, подняли в кузов полуторки, залезли сами.
– Давай! – кивком головы приказал Андрею Алихан.
Андрей запрыгнул в кузов. Гасан сел за руль, Алихан рядом с ним. Поехали. Уже смеркалось. За полуторкой поднималось облако пыли. Выехали за город. Крюк заерзал, начал мычать. Феликс шикнул на него. Крюк заткнулся.
Подъехали к берегу Иртыша. Крюк совсем запаниковал. Феликс сказал ему:
– Говорил тебе, учись плавать.
Крюк снова замычал, он молил о пощаде.
– Фули ты вопишь? – заорал на него Феликс. – Суд еще ничего не решил.
В состав суда вошли трое русаков и один чеченец. Крюка развязали и освободили рот, чтобы он мог что-то сказать в свое оправдание. Ленчик снова намекнул, что знает, кто его сдал, когда он порезал солдата. Пристрастие к травке сыграло с ним злую шутку. Котелок у него совсем не варил. Он думал, что уличил чеченцев в предательстве, и суд учтет это в его пользу. Но его расчет не оправдался.
– А откуда у тебя сведения, что тебя сдали чехи? – спросил Феликс.
Крюк понуро молчал. Не мог же он сослаться на Досанова.
– Тебе только за это надо башку отрезать, – сказал Алихан.
После недолгого разбирательства все судьи один за другим сказали одно слово – «амба».
Алихан пошептался с Феликсом. Тот спросил Андрея:
– Твое мнение?
Андрей пожал плечами.
– Мое дело маленькое.
– Как это маленькое? – скривился Феликс. – Ведь он тебя сдал.
– Но меня же не посадили.
– Не посадили, так посадят. Фули ты ломаешься? Или бздишь? – повысил голос Феликс.
– Сволочь он, конечно, – согласился Андрей.
– Короче, амба? – спросил Феликс.
– Ну, амба, – сказал Андрей.
Алихан дал знак Гасану. Тот с презрительной гримасой протянул Крюку свой нож.
– Давай, – с усмешкой произнес Алихан. – Сделай себе харакири. Ты ж стремящийся. Законником хотел стать. Тебе положено быть палачом самому себе.
Крюк помотал головой и тихо сказал:
– За мной ничего нет. Я чист.
Алихан и Феликс снова посовещались. Приводить приговор в исполнение должны были только русские. Таково было условие чеченцев. Феликс и еще трое русаков схватили извивавшегося Крюка за руки и ноги и залили ему в горло чекушку водки.
Алихан что-то сказал Феликсу. Тот велел Андрею взять Крюка за ногу. За другую ногу и за руки тоже держали русские. Крюка раскачали и бросили с высокого берега в омут. Стукач издал короткий вопль и скрылся под водой. Больше он не появлялся.
Алихан жестом подозвал к себе Андрея. Они отошли в сторону.
– Завтра принесешь пушку, – приказал чеченец.
Андрей молчал. Он чувствовал слабость и тошноту.
– Если жалко, пусть твой кент сделает новую пушку, – добавил Алихан.
– За ним следят, – сказал Андрей.
– Тогда свою отдай. Ты мне жизнью обязан.
Андрей пришел домой около полуночи. Свет в окне спальни еще горел. Кажется, его ждали. Подняв руку к дверному звонку, Андрей подумал: может, не звонить, а влезть в окно? Он усмехнулся: что за фигня – после всего, что было, бояться родителя?
Дверь открыл отец. Это был плохой знак. Это означало, что он взбешен и готов устроить сыну трепку. Отец прошипел:
– Явилась свинья неблагодарная.
Андрей стоял в дверях и думал: «Если он меня ударит, я ударю его, хватит терпеть».
– Тебе мать говорила, что вечером придет Зинаида Гордеевна? – спросил отец.
– Говорила.
– Почему проигнорировал?
– Были другие дела.
– Первое, что ты должен был сделать, выйдя из кутузки, это поблагодарить Зинаиду Гордеевну, – процедил отец.
– Успею еще. Куда торопиться? – ответил Андрей.
Отец задохнулся от гнева. Он повернулся к матери, стоявшей в дверях спальни:
– Я ж говорю, воспитали свинью. Неблагодарную свинью.
Из кухни доносился запах выпечки. У Андрея закружилась голова. Хотелось есть. Он чувствовал, что устал, ноги не держали его. Он прислонился к стене и глубоко вздохнул. Он не хотел, у него так получилось: вздох напоминал хрюканье. Это вконец взбесило отца. Он подумал, что Андрей смеется над ним.
Отец спросил, тяжело дыша:
– Ну что, врезать тебе?
– Давай, – сказал Андрей. – Как мне встать, чтобы тебе было удобней?
Отца затрясло. У него чесались кулаки. Вмешалась мать.
– Успокойся! – Она пыталась приобнять отца. – Просто у него такой возраст. Он еще осознает.
– Ничего он не осознает. С него как с гуся вода. Растим гада ползучего… – Отца трясло от злости.
Но в его интонации было что-то жалкое. Наверно, он сам это понял и начал себя подхлестывать: