Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Но когда Вольф перевел взгляд направо, он вздрогнул от неприятного изумления. Все книги двух последних шкафов, которые он только что просматривал, были в беспорядке разбросаны по полу. Вокруг них были лужицы следов. Вольф огляделся и тихо окликнул: «Ваше Высочество!» – но никто ему не ответил. Тогда он, думая, что наследил сам, и удивляясь своему беспамятству, стал складывать книги в шкаф, как вдруг его глаза остановились на медных застежках, имеющих форму двойной секиры с монограммами. Как раз о таких застежках говорилось в письме. Странно, что книга была раскрыта. Он схватил ее и стал листать. Действительно – это была именно та, которую он искал. Захлопнув ее и захватив письмо, Вольф поспешил к герцогу.

Скоро он с теми же тремя ездовыми, которые чертыхались про себя, скакал домой с сочинением, засунутым в футляр, рядом с арбалетом.

Лес был напряжен, тихий, только часто встречались уходящие к нему следы.

Лошади прижимали уши, храпели, показывая зубы, и ускоряли рысь.

Оставивши слуг в мастерской хлопать руками по бокам и раскладывать огонь под любым из тиглей, Георг вынул закоченевшими пальцами из сумки рукопись, поднялся по лестнице наверх, засветил огонь и подошел к колыбели.

Он испугался, когда увидел, что Мальхен там нет. Коптилка разгорелась. Взглянувши вниз, Вольф рассмеялся вопреки обычной серьезности, с которой он смотрел на свою дочь последние недели, так как увидел, что она лежит около кровати в своем стеганом платье, с босыми закоченевшими ногами, и крепко спит на полу.

Видно, она упала во сне, – судя по следам размазанных слез, поплакала и опять заснула. Вольф уложил ее и сел за стол, не-

подвижно глядя перед собой. Потом, вспомнивши, нагнулся над книгой.

Скоро он извлек из нее по описаниям буквы, которые, впрочем, скорее смахивали на знаки и были довольно однообразны.

Он долго практиковался в рисовании этих знаков, но пока недоумевал, как прочтет их. Он не находил шифра. Потом, руководствуясь тем, что было сказано в книге, он вырезал эти знаки и попробовал их сложить. Дело в том, что чуть ли не большая часть текста в рукописи была посвящена именно описанию комбинации знаков, но это и естественно, если считать их буквами или слогами. Выделив предполагаемые гласные, он долго бился, но ничего, кроме бессмыслицы, нельзя было прочесть. Он продолжал искать ключ к шифру, но не мог понять темного изложения.

Наконец Вольф опустил голову на кулаки и задумался. Полуразобранный очаг, несколько закопченных кастрюль, не сложенная печка и неподвижная колыбель; заклеенные, заледенелые окна, которые уже прорезывались слабым утренним светом, – ничто не привлекало его внимания.

Вдруг он очнулся и с удивлением увидел, что если приложить указанный ключ как музыкальный, то лежащее перед ним как бы случайное сочетание знаков можно будет не прочитать, а пропеть.

Но в этот момент он услышал по лестнице легкие, быстрые прыжки, от звука которых вздрогнул и встал. Дверь стала тихо открываться. Георг смотрел (брови сведены, кожа переносицы наморщена, напряженные веки так и налегли на глазные яблоки) прямо на то место, где должно было появиться лицо.

Но никто не показывался. Вдруг он увидел, как гораздо ниже из двери метнулось серое, покрытое инеем животное, и закричал от неожиданности. Оно подскочило к столу, захватило зубами, положив морду набок, сложенный из кусков бумаги ряд и, спутавши при этом остальное, держа несколько клочков в оскаленном рту, попятилось к лестнице, глядя на Вольфа маленькими своими звериными глазами.

А Вольф, остолбеневши, стоял, тоже пристально уставив на него свои серые глаза.

Наконец оно юркнуло за дверь, и он услышал звяканье когтей, потом дружный испуганный крик трех голосов и треск наружной двери. В ту же секунду он услышал еще один звук. Это был тонкий, тихий скрип, который постепенно превращался в вой. Потом он догадался, что это воет он сам.

Продолжая глядеть вслед убежавшему волку теми же неподвижными оловянными глазами, Георг все шире разевал рот, обнажая зубы, и бесконечный устрашающий вой становился отчетливее и громче.

Слуги внизу в крайнем ужасе выскочили на улицу и побежали, теряя свои меховые плащи. Двери домов открывались, и в серых рассветных сумерках появлялись полуодетые люди, трясущиеся, с перекошенными ртами, и застывали, поднявши головы кверху.

Вооруженные, закутанные фигуры, провожавшие утренние повозки с дровами, соломой или свеклой, пригнувшись к шеям ошалелых лошадей, напрасно старались справиться с ними, а опрокинутые повозки одиноко чернели в снегу, оставленные убегающими хозяевами.

Женщины у колодцев упускали обледеневшие ведра, но разматывающие цепь барабаны были не слышны в висящем вое.

А на холмах, выбегая из леса и близко окруживши город, метались в тоске стаи волков, падая и выворачивая головы на вытянутых шеях. Многие из них издыхали.