Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Ее веки припухли и покраснели. Дыхание вылетало из рта редко и с хрипом. Я понял, что она скоро умрет. Я ползал вокруг нее и то жестоко тискал ее, так как она не могла сопротивляться, то лизал ей руки и ноги. Один раз я вжал в ее рот свои губы, но она застонала и отвернула голову. Я лежал с мокрыми щеками, прекрасно понимая, что так не может быть.

Я не представлял, что будет, когда она умрет. Она решила спасти меня, а теперь я останусь опять один и не увижу ее. Я не помню, как прошел день. Она несколько раз приходила в себя и просила пить. Этот день не был солнечным. Наоборот, все небо было покрыто тучами и было не жарко. С гор тянуло резким осенним ветром. Зелень стала свежее и темнее. День был коротким, я не помню его. Мне приходилось заботиться о ее сыне и, между прочим, три раза кормить его. Он со страхом глядел на мать и не подходил к ней. В его глазах было вместе с испугом что-то жестокое. Он несколько раз плакал, чувствуя себя оставленным. Еда отвлекала его. Он ел с жадностью, отрывая зубами куски вяленого мяса и хрустя бисквитами. При этом он снова и снова искоса глядел на меня. Иногда мне казалось, что он чему-то улыбался. И в его чертах я видел какие-то новые чужие черты. Я его ненавидел, но черт с ним, забывал о нем, подходя к ней.

Ночь наступила сразу. Я уселся рядом с ней. И опять повторилось старое ощущение. Когда настала темнота – она исчезла. Не было ни звука, И только тут я понял, что будет, когда она умрет. Я напрасно прислушивался к ее дыханию. В страхе я вскочил и зажег фонарь. Нет, она еще была здесь. Она слабо дышала. Тогда я подошел к ее сыну, который спал. У меня был кроме большого охотничьего, маленький перочинный ножик. Я нагнулся к нему, поставивши фонарь на землю.

Его голова на худенькой шее с широкими скулами и светлыми волосами вдруг неожиданно показалась мне страшно схожей с ее головой. Нежные прикрытые веки были ее веки, и рот дышал так же. Это было как наваждение. Я обернулся и поглядел на нее. Снова страшная жалость и тоска резанули меня. Я не должен был ни о чем раздумывать. Я нагнулся над ним и осторожно провел ножиком по его руке.

Я почувствовал, что кожа мягкая и немножко дряблая, – как у курицы, подумал я, – и что надрез сделан довольно глубоко. Я кинулся к ней и провел пальцем по ее ране. Я почувствовал, что на пальце осталась тягучая масса, и поднеся руку к фонарю, увидел, что это белый гной. Я вмазал его в порез на руке ее сына. Уже давно я ощущал приближение чего-то невообразимо страшного. Это был опять надвигающийся ужас, но я никак не мог понять, чего я боюсь. То, что я убиваю мальчишку? – Не это. Я не мог понять – что именно. От этого мне делалось еще страшнее.

Я не помню, долго ли тянулась ночь. Я должен был ждать, – я определил по часам – до четырех часов.

Кажется, я заснул все с тем же мучительным тягостным страхом. Меня разбудило то, что этот нараставший страх пронзал меня всего. Вдруг я понял, отчего это было – оттого, что когда я резал, ребенок не крикнул, не проснулся. Но как только я понял это – в ту же секунду я заметил, что мои часы показывают ровно четыре.

Все – и эта мысль, и страх выскочили у меня из головы. Я нагнулся к нему и с полной остраненностью собрал крови из его пореза, – я с удовлетворением отметил, что у него появилось уже пять или шесть царапин, – и стал втирать ей в руку. Я возился с этим довольно долго. Мне все казалось, что я делаю недостаточно и я весь перепачкался кровью.

Меня уже не удивляло, что мальчик не кричит. Затем он стал тихо стонать. Видимо, у него была высокая температура. Я очень хотел бы, чтоб он умер до того, как она придет в себя.

К счастью, это случилось ночью, в то время как она крепко спала. Я оттащил его в сторону – подальше, и целиком прикрыл брезентом от распоротого вещевого мешка. В сущности, теперь между нами ничего не было, не стояло, но она была еще покрыта свежими рубцами. Мои уже успели присохнуть.

Наконец, она открыла глаза и даже приподнялась. Мы опять лежали рядом. Но на этот раз я был так измучен, что даже не прикоснулся к ней рукой. Я слышал сквозь сон, как она пытается встать, но, кажется, ей это не удалось. Она смогла только усесться. Я же свалился ничком и, уткнувшись головой в брезент подстилки, уснул.

Меня разбудило солнце. Пахло листьями, осенью. Воздух был великолепно теплый. Я сообразил, что ночью был дождь, так как одежда моя и все вокруг было мокро. Видно было недалеко, так как стоял солнечный туман, может быть, из-за недавнего дождя.