Щёлкни пальцем только раз

Томми опустился в старое, но удобное кресло, предназначавшееся только для него, и Альберт тут же подал виски.

— А теперь, я полагаю, вы бы хотели все услышать.

— Собственно говоря, сэр, — заявил Альберт извиняющимся тоном, — основное мне известно. Видите ли, поскольку я понял, что речь идет о госпоже и все такое прочее, я позволил себе вольность снять трубку с параллельного аппарата в спальне. Я полагал, вы не станете возражать, сэр, поскольку речь идет о госпоже.

— Я вас не виню, — сказал Томми. — Собственно говоря, я даже признателен вам. Если бы мне пришлось начать объяснять…

— Вы дозвонились всем, так ведь? В больницу, доктору и сестре-хозяйке?

— Нет нужды все это повторять, — сказал Томми.

— Больница в Маркет Бейсинге. Она и словом о ней не обмолвилась, как бы не так. Даже не сказала, что это ее адрес.

— Она и думать не думала, что это будет ее адрес, — возразил Томми. — Насколько я понимаю, ее, вероятно, оглушили ударом по голове в каком-то глухом местечке. Потом в машине ее отвезли и сбросили где-то на обочине, чтобы создалось впечатление, будто ее сбила машина. — Он добавил:

— Разбудите меня завтра в шесть тридцать. Я хочу выехать пораньше.

— Простите, что ваш цыпленок снова сгорел. Я положил его подогреть и совершенно о нем забыл.

— Черт с ними, с цыплятами, — отозвался Томми. — Я всегда считал, что это очень глупые птицы, выбегают под машины и кудахчут. Закопай труп завтра утром, устрой ему похороны.

— Она же не на пороге смерти, а, сэр?

— Умерьте свое мелодраматическое воображение. Если бы вы как следует слушали, вы бы услышали, что она уже пришла в себя, знает, кто она, кем была и где находится, а в больнице поклялись, что удержат ее там, пока я не приеду и снова не возьму ее под свое начало. Ни под каким видом она не должна ускользнуть одна и снова корчить из себя детектива.

— Раз уж мы заговорили о детективной работе… — Альберт в нерешительности прокашлялся.

— У меня нет особого желания говорить об этом, — сказал Томми. — Забудьте об этом, Альберт. Научитесь лучше бухгалтерскому делу или разведению цветов в окнах.

— Да нет, я просто подумал… я хочу сказать, что касается ключей к разгадкам…

— Ну так что насчет ключей к разгадкам?

— Я думал…

— Вот откуда все беды в жизни — от дум.

— Ключи к разгадке, — повторил Альберт. — Та картина, например. Она ведь ключ к разгадке?

Томми заметил, что Альберт повесил картину с домом у канала на стену.

— Если эта картина ключ к чему-то, так к чему же, вы думаете, она — ключ? — он слегка покраснел: застеснялся, что у него вышла такая неуклюжая фраза. — Я хочу сказать — в чем тут дело? Должна же она что-то значить? Я вот о чем думал, вы уж простите меня, что я об этом напоминаю…

— Валяйте, Альберт.

— О чем я думал, так это о письменном столе.

— О письменном столе?

— Да. О том, что доставили с маленьким столиком, двумя креслами и прочими вещами. Вы сказали, это фамильная собственность?

— Она принадлежала моей тете Аде, — ответил Томми.

— Ну вот это я и имел в виду, сэр. Это как раз то самое место, где находят ключи к разгадкам. В старых письменных столах. В антикварных вещицах.

— Возможно, — сказал Томми.

— Я знаю, это не мое дело, и мне не следовало бы ничего затевать, но, пока вас не было, сэр, я не удержался. Мне вынь да положь надо было пойти и посмотреть.

— Что — заглянуть в стол?

— Да, просто посмотреть, а нет ли там ключа к разгадке? Видите ли, в таких столах, в них ведь бывают потайные выдвижные ящики.

— Возможно, — сказал Томми.

— Ну вот. Там может оказаться разгадка. Спрятанная в потайном выдвижном ящике.

— Идея-то неплохая, — согласился Томми. — Но, насколько я знаю, для моей тети Ады не было нужды что-то там прятать в потайных выдвижных ящиках.

— От старушек можно ждать чего угодно. Они как галки или как сороки — уж и не помню, кто именно, — любят прятать вещи. Там может оказаться тайное завещание, что-нибудь, написанное невидимыми чернилами, или какое-нибудь сокровище. Или указание, где искать спрятанное сокровище.

— Простите, Альберт, но я вас, наверное, разочарую. Я просто уверен, что в этом симпатичном старинном письменном столе, который когда-то принадлежал моему дяде Уильяму, ничего подобного нет. Дядя Уильям тоже в старости стал сварливым, к тому же он был глух, как пробка, и обладал очень плохим характером.

— Я лишь-подумал, — сказал Альберт, — если посмотреть, ничего с ним не станется. — Он благочестиво добавил:

— Его все равно надо было почистить. Вы же знаете, какими становятся старые вещи у старушек. Они не так уж часто их вытаскивают, особенно, когда у них ревматизм, и им трудно передвигаться.

Томми задумался. Он вспомнил, что они с Таппенс бегло просмотрели ящики стола, сложили бумаги в два больших конверта, а несколько мотков пряжи, два кардигана, черную вельветовую накидку и три тонких наволочки из нижних ящиков убрали с другими разрозненными вещами, от которых нужно было избавиться. Вернувшись домой, они просмотрели бумаги в конвертах, но не обнаружили там ничего особенно интересного.