Щёлкни пальцем только раз

— О, это было легко. Один мужчина, с которым я жила много лет назад… У него был рак… доктор дал мне лекарства… чтобы были у меня под рукой… другие наркотики тоже… потом я сказала, что все выбросила… но я их сохранила, и другие наркотики и болеутоляющие… я думала, в один прекрасный день они могут пригодиться… и они и в самом деле пригодились… У меня до сих пор есть запас… сама я ничего такого не принимаю… я в это не верю. — Она подтолкнула стакан с молоком к Таппенс. — Выпейте, это гораздо более легкий способ. Другой способ… беда в том, что я даже не уверена, куда я его положила.

Она встала со стула и принялась расхаживать по комнате.

— Куда же я его положила? Куда? Теперь, когда я старею, я все забываю.

Таппенс снова завопила: «На помощь!», но на берегу канала по-прежнему никого не было. Миссис Ланкастер все еще бродила по комнате.

— Я думала… ну да, я думала… ну конечно, в моей сумке для вязанья.

Таппенс отвернулась от окна. Миссис Ланкастер пошла на нее.

— Какая вы глупая женщина, — сказала миссис Ланкастер, — раз хотите, чтобы было так.

Она выбросила левую руку и схватила Таппенс за плечо. Правая рука появилась из-за спины, в ней она держала длинный тонкий стилет. Таппенс сопротивлялась. Она подумала: «Я легко могу остановить ее. Легко. Она старая женщина. Слабая. Она не может…»

И вдруг в холодной волне охватившего ее страха она подумала: «Но и я ведь старая женщина. Я уже не так сильна, какой себя считаю. Я не так сильна, как она. Ее руки, ее хватка, ее пальцы. Наверное, потому что она сумасшедшая, а сумасшедшие, я всегда слышала, очень сильные.

Блестящее лезвие приближалось к ней. — Таппенс пронзительно закричала. Снизу до нее донеслись крики и удары — удары по двери, как будто кто-то пытался взломать двери или окна. «Но они никогда не пробьются, — подумала Таппенс. — Они ни за что не пробьются через эту дверь с секретом. Если только они не знают, как работает механизм».

Она сопротивлялась изо всех сил. Пока еще ей удавалось отвести от себя руку миссис Ланкастер. Но последняя была более крупной женщиной. Крупная сильная женщина. Лицо ее по-прежнему улыбалось, только оно лишилось благожелательности. На нем появилось выражение, какое бывает у человека, который, что называется, «балдеет».

— Убийца Кейт, — сказала Таппенс.

— Так вы и мое прозвище знаете? Да, я придала ему возвышенный характер. Я стала убийцей Господа. На то воля божья, чтобы я вас убила. Вы ведь понимаете это, правда же? Так что, все справедливо.

Таппенс оказалась уже прижатой к большому стулу. Одной рукой миссис Ланкастер прижимала ее к стулу, давление все усиливалось — ускользнуть уже было невозможно. Острая сталь стилета в правой руке миссис Ланкастер неумолимо приближалась.

«Нельзя паниковать, — подумала Таппенс, — нельзя паниковать. И тут же, с резкой настойчивостью: „Но что я могу сделать? Бороться тщетно“.

И вдруг нахлынул страх — тот самый резкий страх, который она впервые испытала в «Солнечном кряже»…

«Это ваше бедное дитя?»

То было первое предупреждение, но она не правильно его поняла… она даже не знала, что это предупреждение.

Ее глаза следили за приближающейся сталью, но, как ни странно, в состояние паралича ее привел не блестящий металл и не таившаяся в нем угроза, а лицо над ним — это было улыбающееся благожелательное лицо миссис Ланкастер, улыбавшееся довольной, счастливой улыбкой, улыбкой женщины, выполняющей с деликатным благоразумием свое предназначение.

«Она даже не кажется сумасшедшей, подумала Таппенс. — Это и ужасно… Разумеется, не кажется, потому что сама она считает себя здоровой. Она совершенно нормальная, благоразумное человеческое существо — это она так думает… Ах Томми, Томми, куда же я влезла на этот раз?»

У нее закружилась голова, во всем теле появилась слабость. Она обмякла… где-то послышался звон разбитого стекла, который унес ее прочь, во тьму… — Ну вот, это уже лучше… вы приходите в себя… выпейте-ка вот это, миссис Бересфорд.

К губам ей прижимали стакан… она дико сопротивлялась… Отравленное молоко… кто же это как-то сказал?.. что-то насчет «отравленного молока»? Не будет она пить отравленное молоко… Нет, это же не молоко… запах совсем другой…

Она расслабилась, губы открылись — она попробовала…

— Бренди, — сказала Таппенс.

— Совершенно верно! Ну же — выпейте еще…

Таппенс сделала еще один глоток. Она снова откинулась на подушку, обозревая свое окружение. В окне торчал верх приставной лестницы. Перед окном на полу валялась куча разбитого стекла.

— Я слышала, как разбилось стекло.

Она оттолкнула стакан с бренди, и по руке ее взгляд, поднялся к лицу человека, который держал стакан.

— Эль Греко, — сказала Таппенс.

— Простите?

— Неважно.

Она оглядела комнату.

— А где она — я хочу сказать, миссис Ланкастер?

— Она… отдыхает… в соседней комнате…

— Понятно. — Но она не была уверена, понятно ли ей. Вскоре она станет понимать лучше. Сейчас же ее мысли были еще бессвязны…

— Сэр Филипп Старк. — Она произнесла это медленно и с сомнением. — Верно?

— Да… А почему вы сказали Эль Греко?

— Страдание.

— Простите?