Щёлоков

Для начала выявлялась квартира, в которой мог быть дорогой антиквариат. Затем особо доверенные опера через свою агентуру наводили на квартиру какого-нибудь несовершеннолетнего воришку. Он взламывал квартиру, забирал телевизор, видеомагнитофон и уходил, а следом за ним приходили люди, которые всё это затеяли. Они снимали со стен картины, забирали антиквариат и „растворялись в ночи“. Затем несовершеннолетнего злоумышленника задерживали, отбирали украденные вещи, но вот только об исчезнувших ценностях и раритетах воришка ничего сказать не мог. Потом чудесным образом эти картины всплывали у Николая Анисимовича Щёлокова. Так, в мае 1979 года по указанию Щёлокова в его распоряжение были переданы антикварные ценности на сумму 248,8 тысячи рублей (не успели передать, чекисты помешали, помните?), являющиеся вещдоками по делу одного валютчика, а также картина „Полевые цветы“ Мартироса Сарьяна, купленная за 10 тысяч рублей на средства МВД Армянской ССР.

Впрочем, аппетиты министра не ограничивались одним только антиквариатом. Документально доказано, что глава МВД похитил у государства девять квартир (что похитил — не было и речи, говорили: не всегда использовал служебные квартиры по назначению)… и три дачи…» И так далее.

Достаточно. Пусть эта глава будет самой короткой в книге. Надо открывать главу более объективных материалов о Н. А. Щёлокове и его деятельности.

Глава двадцать третья «МОЙ ДОЛГ РАССКАЗАТЬ ОБ ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ»

В наши дни писать биографию Николая Анисимовича Щёлокова — значит, заново исследовать практически каждый значимый эпизод его жизни. Мало что можно сказать просто и утвердительно. Всегда — полемика, честно говоря, надоедающая. Некоторые очевидные факты хочется просто упомянуть и пойти дальше, но не тут-то было. Они уже успели получить другое освещение. И если не задержаться, не исправить даже очевидную ошибку, читатель может подумать, что автору нечего возразить, он решил облегчить себе жизнь.

Казалось бы — Великая Отечественная война. Время массового героизма, когда достойное поведение человека в минуту опасности считалось нормой. Николай Анисимович Щёлоков ни по своему тогдашнему заметному положению, ни по складу характера не мог отличаться от этой нормы. Он постоянно на виду. Он руководит подготовкой Днепропетровска к обороне, а затем эвакуацией его жителей и заводов. Он участвует в организации обороны Сталинграда, потом — в снабжении частей, затем — на передовой, поднимает бойцов в атаку, получает ранение, контузию… Если его достойное поведение на войне не отмечали специально очевидцы, то только потому, что тогда так поступали очень и очень многие. Сам же он не распространялся о своих военных заслугах. В чем тут сомневаться? Нет, придет время, и на свет божий извлекут характеристику некоего инструктора Главпура, который доложил, что Щёлоков «много о себе мнит». Недалекого партаппаратчика представят чуть ли не мудрецом, сумевшим разглядеть червоточину в будущем министре Щёлокове. И пошло-поехало… Из книжки в книжку…

После войны и недолгой работы в Киеве Щёлоков на целых 16 лет задерживается в Молдавии. На шестом десятке лет он всё еще — заместитель председателя Совмина небольшой аграрной республики. Это ли быстрая карьера? Он ведь в 29 лет уже был «мэром» Днепропетровска, одного из металлургических центров страны. Получается, что больше четверти века после своего быстрого взлета Николай Анисимович практически не рос по службе. Война, репрессии создавали «миллионы вакансий», но почему-то для других, Щёлоков продолжает энергично трудиться в провинции, не проявляя особых признаков беспокойства, не лезет на глаза. И, несмотря на это, Щёлоков — «карьерист», «приспособленец» и т. д., хотя уместнее удивиться тому, что энергичный человек с эталонным рабочим происхождением, капитальным образованием, управленческим опытом, фронтовой биографией так долго остается в тени. Самый естественный ответ: как раз потому, что не «карьерист» и не «приспособленец».