Щели между заслонкой смотрового окошка и дверью налились алым.
Скрипнуло кольцо на стене, в которое, наверное, вставили факел.
Зазвенели ключи, упавшие на пол.
Приглушенно выругался стражник.
Лязгнул отпираемый замок.
В камере остро запахло мочой.
— Эй, Бездушный! Марш к стене!
Здесь, в подвале, тюремщики вели себя не так, как на верхних этажах: вместо того, чтобы сначала заглянуть внутрь и удостовериться, что заключенные находятся на своих нарах, они бесстрашно открывали дверь, входили внутрь, хватали нужное тело за первую попавшуюся под руку конечность и волокли в пыточную.
С теми, кто пытался сопротивляться, особо не церемонились: скажем, одному из моих сокамерников, пытавшемуся уцепиться за свои нары, походя сломали обе руки. А потом, вытаскивая в коридор, от души приложили головой о дверь — видимо, чтобы не вздумал уцепиться еще и за нее. Поэтому, услышав свое имя и команду, я решил, что ослышался.
Не дождавшись моей реакции, мордастое создание раза в два шире и в полтора раза ниже меня злобно сплюнуло на пол, приподняло факел и угрожающе зашипело:
— Ты что, оглох? К стене! Живо!!!
Я сглотнул подступивший к горлу комок, несколько раз сжал и разжал пальцы, а потом медленно встал:
— Иду.
Дубинка, зажатая в руке тюремщика, провернулась в воздухе и шлепнула по ноге… своего хозяина:
— Поторопись, Двуликий тебя забери. Или останешься тут!
Услышав последнюю фразу, я облегченно перевел дух: худшего места, чем этот уровень, в тюрьме не было. Значит, в моем деле наметились какие-то подвижки.
Защелкнув на моих запястьях кандалы, тюремщик снова помянул Двуликого и быстренько вытолкал меня в коридор. Потом пинком закрыл дверь, защелкнул замок и кивком показал в сторону лестницы.
Я неторопливо двинулся в указанном направлении. Неторопливо — это чтобы мой сопровождающий не почувствовал мою радость и не смог в дальнейшем воспользоваться моей слабостью. И, пройдя приблизительно треть коридора, зачем-то начал считать шаги, которые отделяли меня от оставшихся за спиной пыточных.
Камера, в которую меня переселили, была рассчитана на одного человека. Причем здорового и склонного к побегу: из стен торчали массивные железные штыри, с которых свисали толстенные цепи, заканчивающиеся кандалами. В углу рядом с
Хотя нет, забывать о заключенных здесь, кажется, не любили — от коридора камеру отгораживала не дверь, а решетка с прутьями толщиной в руку, протиснуться между которыми не смог бы даже пятилетний ребенок. А со стены напротив нары освещал пусть тусклый, но светильник!
Приковывать меня к стене тюремщик не стал. Усаживать в «Червяка» — тоже: втолкнул в камеру, снял с рук кандалы, захлопнул решетку, навесил на засов тяжеленный замок и ушел. Даже не попрощавшись.
«Изменения в деле есть. Но какие-то странные… — дождавшись, пока затихнет звук его шагов, подумал я. Потом улегся на нары, закинул руки за голову, закрыл глаза и мысленно процитировал фразу, за которую один из