Щит героя

Рядом выставили голубой стенд. И снова фотография мужчины, и снова подпись: бывший выпускник училища. Семь лет назад окончил отделение токарей, работает на заводе, ввел в практику резцы новой геометрии. Авторское свидетельство. Фотографии резцов - вид сверху, вид сбоку, вид в плане... За счет увеличения скоростей резания сэкономил заводу 274300 рублей (можно себе представить, что внедрение его метода по стране должно выражаться просто-таки астрономическими цифрами экономии). Премирован... и сводная ведомость за все годы. Общая сумма 5870 рублей.

Несколько слов привета сегодняшним ученикам написаны рукой знатного токаря. Написаны весело, без налета казенной назидательности.

Третий стенд еще не выставили.

Прислушиваюсь к мальчишкам, обсуждающим подвиг машиниста локомотива.

Один говорит:

- Гастелло...

- Интересно, а куда он помощника девал? - говорит другой.

Третий замечает:

- Во, пассажиры небось перетрухнули!

- Слушай, Васька, а можно определить, какая скорость у товарняка получилась? - спрашивает первый паренек.

- Если уклон известен, можно...

- А живая сила удара через "эм" "ве" квадрат подсчитывается? Да, Васька?..

Деловые мальчишки!

Интересно, пройдут каких-нибудь десять-двенадцать лет - сегодня такой срок кажется ребятам почти вечностью, а на самом деле годы эти мелькнут и не заметишь, - кем они станут тогда, вот эти очередные выпускники училища.

Когда-то в большую жизнь из похожего училища (называлось оно, правда, фабрично-заводским) вылетел мой незабвенный командир и друг Петелин. Теперь училище, если бы сохранилось, могло носить его имя. У входа поставили бы бронзовый бюст Пепе, и я бы рассказывал мальчишкам, что он был за человек - капитан Петелин...

Незаметно мысль соскальзывает от отца к сыну. Какие там новости у Игоря?

Ребята, что стоят рядом со мной, Игоревы одногодки, а насколько они кажутся взрослее, самостоятельнее. И тут дело не в ширине их плеч, не в номере башмаков, что они носят. Человек, умеющий своими руками проточить валик, заштукатурить стену, отковать, скажем, тракторную деталь, всегда отличается от своего сверстника, только лишь имеющего представление о том, как это делается.

Очень бы мне хотелось взять Игоря за руку, привести сюда, к этим стендам, к этим мальчишкам, и сказать ему... нет, говорить-то как раз ничего бы и не нужно. Привести и оставить его здесь.

Увы, так просто это не делается. Трансплантация - сложная и очень тонкая операция, чтобы она удалась, нужна прежде всего тканевая совместимость... иначе... иначе среда отторгнет пересаживаемый орган...

Спрашиваю у ребят: чья это работа - новые стенды?

Оказывается, придумали стенды мальчишки из группы мастера Григория Константиновича Андреади, а делали в изокружке. Имя Андреади мальчишки называют с гордостью. И странное дело, я испытываю, легкий укол ревности, хочется сказать: "Андреади - это, конечно, прекрасно, но Грачев такой шум на участке Ермолина устроил - будьте здоровы!" Конечно, я ничего не говорю. А только думаю: "Как же случилось: пришел я в училище наполовину из вежливости - невозможно было отказать Балыкову, - наполовину из любопытства и, сам не заметив, превратился в яростного болельщика, да к тому же и необъективного болельщика, Анатолия Михайловича Грачева?..

Как теперь справиться с "заказом" Балыкова? Тот, кто пишет, должен быть прежде всего безукоризненно честным, объективным, должен уметь подниматься над личными привязанностями и антипатиями..."

Откуда появился Балыков, я не заметил.

- Ну как, нравится? - спросил Николай Михайлович.

- Нравится, очень все по-деловому.

- Андреади вообще деловой. Годика через три-четыре поднаберется опыта, пожалуй, и Грачева вашего за пояс заткнет.

- Почему же Грачев - мой! По штатному расписанию Грачев скорее ваш.

- Шучу, не обижайтесь! Ко мне зайдете? Я тут кое-что приготовил. - И Николай Михайлович, взяв меня под руку, ведет в директорский кабинет.

Оказалось, Николай Михайлович приготовил мне сюрприз - две старые, изрядно потрепанные общие тетради в шершавых клеенчатых переплетах.

У тетрадей этих была своя история: в них Балыков заносил разные соображения, мысли, так или иначе связанные с работой. Тетради эти предназначались исключительно для собственного пользования, и Николай Михайлович никогда никому о них не рассказывал. И тем не менее ребята как-то пронюхали: директор что-то записывает в "секретные тетради".

"Секретные" - подействовало магически.

Короче говоря, тетради из директорского кабинета исчезли. Кто, когда и для чего их стянул, оставалось неизвестным. Начинать дознание, искать, выпытывать Балыков не стал. Чертыхнулся про себя и все старался забыть о пропаже.

И вот накануне тетради столь же таинственно, как исчезли, вернулись в запертый шкаф.

И еще записка была к ним приложена: "Извените, пожалуста. Думали это не то, а оказалось - работа. Читали. Даже можно сказать - интересно. Возвращаем. Все целиком и полностью ложим на место".