Щит героя

- Что у тебя еще, Синюхин? - спрашивает Белла Борисовна, и Гарька понимает, что-то случилось, только он не может угадать, что именно. Одно ему совершенно ясно - надо сматываться. Где-то совсем близко притаилась опасность!

- Больше ничего, - говорит Гарька, - можно идти?

Вот уже несколько дней подряд, оставаясь наедине с собой, Белла Борисовна ведет спор с невидимым собеседником. Он, этот отсутствующий некто, задает вопросы, она старается отвечать, защищается, порой наступает. Диалог действует Белле Борисовне на нервы, утомляет и... не прекращается. Порой Белле Борисовне кажется - она свихнется, если не поставит точку, если не найдет последнего, решающего слова. Но поставить точку не удается...

- Почему ты не уважаешь Петелина? Пусть он еще глупый, многогрешный, тысячу раз запутавшийся мальчишка, на разве все это может уничтожить личность?

- А за что, собственно, его уважать? За что? Лентяй, плюет на дисциплину, с презрением относится к окружающим, неконтролирует ни поступков, ни слов. И ведь все прекрасно понимает! И хамит не по недомыслию, а с расчетом, стараясь причинить боль...

- Остановись на минутку, Белла! И ответь - ты прокурор или учитель?

- Да-да-да, я учитель, а не прокурор, мое дело давать им образование и заниматься их воспитанием... Знаю!

- Так почему же ты говоришь о неопровержимых претензиях? Разве твое дело обличать, а не исправлять пороки?

- Правильно, я должна их облагораживать и возвышать душой, только как воспитывать, все прощая? Они сядут на голову, будут болтать ножками и покрикивать: "Быстрее вези, аккуратнее". Они не знают жалости...

- Не клевещи, Белла!..

- Я не клевещу: стоит оговориться на уроке, они торжествуют; стоит не выйти на работу, они радуются; стоит...

- Погоди, вспомни. Когда тебя на "скорой помощи" увозили из школы в больницу с острым приступом аппендицита, разве кто-нибудь ликовал?

- Это был особый случай! Они просто перепугались...

- Что ты говоришь, Белла! Разве девчонки не приносили тебе цветов в больницу, не присылали записок? Неужели у тебя повернется язык сказать, что они лицемерили?

- Не знаю! Цветы их научили отнести...

- Допустим. Но чего стоишь ты, воспитатель, если не научила их болеть чужой болью, прежде чем это сделал кто-то другой? Признайся, любишь ли ты своих учеников, Белла?

- Как понимать - любишь?

- Очень просто: любить - значит участвовать и разделять радость, горе, успех, падение, маленькую неприятность и большое несчастье...

- Раньше, когда я была моложе, я играла с ними в волейбол, ходила в лыжные походы, меня ругали строгие методисты: вы держитесь слишком нараспашку, так нельзя, надо соблюдать дистанцию...

- И ты поверила этим ханжам, Белла? Послушалась и застегнулась на все пуговицы, нацепила маску неприступной строгости, чуть-чуть смягчив ее иронией, которую мальчишки принимают за презрительное к ним снисхождение? Эх, Белла, Белла, расстегни хотя пару верхних пуговок, улыбнись...

Входит завхоз, прерывая изнурительный молчаливый диалог. Белла Борисовна недолюбливает завхоза, пожилого, неопрятного человека с неверными глазами и манерами отставного гусара, но сейчас она даже рада ему.

- Простите, Белла Борисовна, если оторвал вас от размышлений, директора нет, надо подписать накладные и доверенность. Надо получить приборы для физического кабинета. Осмелюсь просить вас расписаться за директора.

- Давайте, - говорит Белла Борисовна. - Где?

- Вот здесь и здесь, пожалуйста. Премного благодарен и должен отметить - сегодня у вас, Белла Борисовна, вид императрицы. Весна себя оказывает?..

- Какое у вас воинское звание, Семен Сергеевич? - спрашивает Белла Борисовна.

- Гвардии старшина запаса, Белла Борисовна.

- Гвардии старшина. Гвардии! Почему же вы так по-холуйски держитесь? Вам не стыдно, офицер гвардии?..

- Не понимаю, чем заслужил? Это в некотором роде даже оскорбление...

Вечером Белла Борисовна звонит в дверь Петелиных. Она собрана и полна решимости. Ей надо высказаться. И пока это не произойдет, Белле Борисовне не войти в обычное русло работы, жизни, словом, тех будней, которых у каждого человека, хочет он или не хочет, куда больше, чем праздников.

И вот они друг перед другом - лицо в лицо.

- Здравствуйте, Белла Борисовна, заходите. Не ожидал.

- Здравствуйте, Валерий Васильевич, я пришла повидать Игоря...

- Заходите, пожалуйста. Правда, Игоря вам повидать не удастся, его нет дома, но все равно - прошу вас.

Белла Борисовна входит в довольно просторную, очень обыкновенную, как у всех, комнату, бегло оглядывается и отмечает: книг много, парадные хрустали не бьют в глаза, не давят на воображение, фотография Хемингуэя на стене не висит...

Ей ненавистны дома, где нет книг, где лопающиеся от стекла, безделушек, посуды серванты молча орут: вот мы какие, знай наших; где примитивность образа мыслей прикрывается портретом Хемингуэя: дескать, мы тоже интеллектуалы и знаем что нынче почем не только в мясном ряду Центрального рынка...

Белла Борисовна опускается в предложенное Каричем кресло и, прежде чем успевает что-нибудь сказать, слышит: