Щит и меч

И он говорил, что капитан Дитрих проявил тонкую и глубокую наблюдательность и совершенно прав, считая, что русские военнопленные, с легкостью согласившиеся стать предателями, с такой же легкостью могут изменить Германии. И трусость их и низость - не очень надежная порука, едва ли можно сформировать из этих военнопленных готовых на все агентов. Ориентироваться только на подобных людей - значит избрать наиболее легкий путь. Но легкий путь не всегда приводит к цели.

- Что ты предлагаешь? - перебил Лансдорф своим тусклым, ровным голосом.

- Я? Ничего. Просто я говорю о том, что мне довелось слышать.

Произнеся эти слова, Иоганн напряженно думал, каким способом вернее внушить Лансдорфу, что, кроме людей, рекомендуемых гестапо, абверовцы должны сами отбирать в разведывательнодиверсионные школы наиболее подходящих военнопленных. При этом условии Иоганну будет несколько легче отыскать и определить в школу людей, которые ему нужны, чтобы начать опасную, но такую необходимую сейчас его Родине работу: предотвращать злодеяния агентов абвера и спасать тех, кто окажется готовым к борьбе, способным на подвиг.

И, нащупывая почву, он заметил несколько неопределенно:

- Капитан Дитрих высказывал предположение, что, опасаясь возмездия со стороны других заключенных, некоторые только из самосохранения чуждаются контактов с нами. И это не что иное, как специфическая форма маскировки, а для такой маскировки нужны ум, выдержка, выносливость, - именно те качества, которые требуются от агента.

Лансдорф живо поднял голову. пристально взглянул на Вайса, процедил сквозь зубы:

- Это, пожалуй, оригинально. Во всяком случае, не шаблонно... - И задумался. Но тут же, не желая показать, что это соображение его заинтересовало, устало прикрыл белые веки, пожаловался: - Эта неустойчивая погода - то заморозки, то оттепель - действует на меня расслабляюще. В моем возрасте люди становятся чувствительны ко всяким переменам. - Тут он зябко передернул плечами и с томным видом откинулся на подушки. Но на душе у него было тревожно, неспокойно.

На днях он сам допрашивал пленного советского офицера, почти своего ровестника. Пленный был сухощавый, подтянутый человек с твердым, спокойным лицом. Обращал на себя внимание пронзительный взгляд его несколько поблекших серых глаз в морщинистых веках.Офцера доставили к Лансдорфу из госпиталя, где ему поспешно наложили швы на раны, только с тем, чтобы сделать его транспортабельным. Переливание крови и введение в вену тонизирующих средств на короткое время придали пленному физические силы, которых он уже совсем почти лишился: жизнь его угасала, он был крайне слаб. И все же ценой невероятного нервного напряжения он проявил редкое самообладание, и нельзя было заметить, что всего только сутки назад этот человек лежал на хирургическом столе.

Пленный не отказался ни от предложенной ему Лансдорфом рюмки коньяку, ни от сигареты.

Держался он со спокойным достоинством, которое можно было бы счесть за наглость, если бы в его поведении чувствовался хотя бы малейший оттенок наигрыша.

Дать какие-либо сведения он решительно отказался. Пожав плечами, сказал с усмешкой:

- Мне кажется, я достаточно утомил более молодых и энергичных, чем вы, следователей, которые полностью ознакомили меня со всеми приемами гестаповской техники. - Осведомился: - Или вы хотите применить нечто исключительное? Так не теряйте времени.

Лансдорф взглянул на часы.

- Через сорок минут вас расстреляют. - Объяснил вежливо: - Я допустил эту откровенность с вами только потому, что как офицер, ценю мужество, кто бы им не обладал.

- Ах, так! - усмехнулся пленный и спросил вызывающе: - Вы не находите, что это похоже на капитуляцию?

- С чьей стороны?

- С вашей, конечно!

- Не надо бравировать.

- А почему?

- Ну, все-таки смерть - это единственное, с чем стоит считаться всерьез.

- О! Вы склонны к отвлеченностям.

- А вы?

Пленный офцер кивнул на переводчика, спросил Лансдорфа:

- Вам хочется, чтобы он потом восторженно рассказывал вашим подчиненным о ваших банальных рассуждениях?

- О ваших, - обиженно возразил Лансдорф. - Именно о ваших. Умереть за родину - чего уж банальней!

- Ну что ж, - сказал офцер, - вы сможете избежать такой банальности, когда мы будем допрашивать вас.

- Вы верите в загробную жизнь?

- Ну хорошо, когда наши будут допрашивать вас.

- А вы серьезно допускаете подобную версию? Я был бы вам очень обязан, если бы вы пояснили, какие есть возможности для ее осуществления.

- Бросьте! Бросьте! - дважды строго повторил офицер. - Это же наивный прием.

- Допустим. - Лансдорф снова взглянул на часы, показал пальцем на циферблат. Спросил:- Все-таки стоит ли? Может, вы еще подумаете? Пообещал с уваженительной интонацией:- Я могу согласиться. Даже если вы не сообщите ничего существенного. Мне было бы приятно сохранить вам жизнь.

- Для чего?

- Допустим, у меня сегодня хорошее настроение и я не хочу омрачать его.

- Грубо работаете, - упрекнул офицер. Добавил презрительно:- По старомодной шпаргалке.

Лансдорф напомнил:

- Десять мину!