Щит и меч

- Я все время думал о тебе. А ты вспоминал меня? - Стиснул руку Вайса. - Это такое счастье, что ты живой!

Иоганн смущенно улыбнулся, пробормотал:

- Да, действительно неплохо. - И, желая быть абсолютно правдивым, признался: - Разумеется, я вспоминал о тебе, Генрих, беспокоился главным образом о том, чтобы ты не допустил какого-нибудь промаха. Клял себя за то, что не проэкзаменовал тебя по всей нашей технике. Это было мое упущение.

- Похоже, - сказал Генрих.

- На кого?

- На тебя.

- Извини, - смутился Вайс, - но это правда, эта мысль мучила меня.

- Так, может, сразу, с первых же слов начать докладывать? иронически осведомился Генрих.

Иоганн, делая некоторое усилие над собой, промямлил:

- Нет, зачем же? Успеется...

- Ты совсем не умеешь притворяться, - усмехнулся Генрих, - не умеешь скрывать свои чувства.

- А зачем, собственно, я должен их от тебя скрывать? - пожал плечами Вайс. - Мне в самом деле не терпится узнать, что тут происходило с тобой.

- Ну вот! - ликуя, воскликнул Генрих. - В этом твоем вопросе я услышал то, что хотел. Ну что, доволен ли мной Штутгоф?

Вайс кивнул.

- А ты знаешь, что жена его, в сущности, работала на англичан?

Лицо у Вайса было вытянулось.

- И весьма эффективно, - продолжал Генрих. - Дело в том, что радионавигационные приборы, которые изготовлял секретный цех, где она работала, предназначались для "Фау". Что-то неладное происходило в этом цехе: большинство снарядов почему-то не достигало цели, падало в море. Дело в том, что в особых маслах для смазки механизмов оказались ничтожные доли эфирного вещества, оно испарялось особо интенсивно в период полета снаряда, смазка затвердевала, и траектория полета изменялась.

- А кто это установил?

- Я установил, - гордо заявил Генрих. - Ддя включил меня, как человека с инженерным образованием, в техническую группу гестапо, которой было поручено произвести следствие по этому делу.

- Ну и что же?

- Ничего, - сказал Генрих. - После того как я обнаружил эту остроумную порчу смазочных масел, я склонил комиссию гестапо к тому, что дефект снарядов заключается в некоторых просчетах, связанных с недоучетом силы притяжения водной поверхности. Мне пришлось немало потрудиться над проблемами баллистики. Моя аргументация выглядела весьма убедительной. Через профессора я посоветовал его супруге впредь производить смазку навигационных механизмов только после их сдачи техническим представителям ВВС. Только и всего.

Вайс сказал:

- Ты знаешь, жена Штутгофа погибла.

Генрих вздохнул.

- Знаю. Это ужасно. Видишь ли, создана была новая конструкция летающего снаряда. Она, очевидно, хотела узнать, в чем заключалось его отличие от прежнего...

- В чем же? - спросил Вайс.

Генрих сказал:

- Увы, когда более авторитетная комиссия ознакомилась с моим заключением, его сочли наивным и беспомощным. И я отделался сравнительно легко: лишился права принимать участие в подобных технических экспертизах. Занят главным образом тем, что помогаю дяде. На него возложены обязанности управляющего делами СС. Чисто финансовая и хозяйственная деятельность. Пожаловался: - Когда я был уверен, что тебя убили, ты думаешь, мне было легко сидеть с ним по ночам в его кабинете и заниматься этой проклятой канцелярщиной? А он, как назло, проникся ко мне особо нежными родственными чувствами, то обнимет меня, то положит руку на плечо, заботливо спрашивая: "Мой дорогой, налить тебе еще кофе?" Чувствуя на своем плече руку убийцы отца, я содрогался от ненависти и омерзения. Мне стоило неимоверного труда вести себя спокойно: так хотелось влепить ему пулю в лоб!

- Что же тебя удерживало?

- Профессор. Я не знал о его существовании, просто относил в тайник то, что, мне казалось, представляло интерес. А потом стал думать: когда ты был со мной, ты мне верил. А когда ты погиб, нет никого из твоих, кто бы захотел мне верить. Я решил, что меня просто используют - используют, не доверяя мне. Эти сомнения были очень мучительны. Тогда я вместо информации положил в тайник письмо, неизвестно кому адресованное, в котором изложил свои чувства и сомнения. И профессор назначил мне встречу.

Он сказал, что, поступая так, нарушает правила конспирации, но по-человечески он понимает меня и поэтому не мог не откликнуться на мое письмо. - Генрих задумчиво усмехнулся. - А вообще странно и даже как-то смешно: когда я думал, что ты погиб и я очутился в одиночестве, я почувствовал себя несчастным, каким-то брошенным, но отнюдь не свободным. Тебя нет, а я все равно должен исполнять свой долг перед тобой.

- Не передо мной, а перед самим собой - в этом все дело. Ведь, в сущности, именно сейчас ты совершенно свободен, внутренне свободен от власти тех, кого ты сам считаешь позором Германии. Разве это не настоящая свобода?

- Да, ты прав, но это нелегко. Я - немец, и я против немцев...