Щит и меч

На сером экране перед ними, будто в аквариуме под водой, передвигался в пространстве сутулый человек с бледным, рыхлым, оползшим лицом и нижними веками, оттянутыми, как у дряхлого пса. Левая рука непроизвольно тряслась, словно ласты у тюленя, правую он подносил к уху, прислушиваясь: слух его значительно снизился после недавней операции. Вот он направился к столу. Подошвы его штиблет как бы прилипали к полу, и от этого походка была падающей, как у древнего старца. Взял лист бумаги и с трудом, будто непомерную тяжесть, поднес к глазам. С глазами у Гитлера тоже было плохо, и документы для него теперь печатали на специальной машинке с необычайно крупным шрифтом.

Гиммлер передвинул стул ближе к экрану. Он смотрел на своего фюрера молча, пытливо, с явным наслаждением.

Несколько дней назад Шелленберг беседовал о состоянии здоровья Гитлера с профессором де Крини и директором психиатрической больницы Шарите. Это были свои люди, и сведения, которые он получил, носили самый обнадеживающий характер: состояние Гитлера безнадежно. Тогда он устроил Гиммлеру свидание с де Крини и имперским руководителем здравоохранения Конти. Гиммлер выслушал их напряженно и жадно, с полным пониманием: еще прежде он прочел в медицинской энциклопедии статью о такой называемой болезни Паркинсона - этот диагноз ставили Гитлеру.

Сейчас, когда просмотр кинопленки был закончен и в зале зажегся свет, Гиммлер сказал с лицемерным сочувствием:

- Это все оттого, что фюрер ведет совершенно противоестественный образ жизни: превращает ночь в день, оставляя для сна только два-три часа. Его беспрерывная деятельность и постоянные взрывы бешенства изводят окружающих и создают невыносимую атмосферу. - Признался: - Когда он меня вызывает, я каждый раз испытываю смертелный страх - ведь в припадке ярости ему ничего не стоит застрелить меня.

- Да, - согласился Шелленберг. - И если вы будете медлить, в один прекрасный день ваш труп вывезут из бомбоубежища под рейхсканцелярией, как уже было с другими.

Гиммлер побледнел, но по-прежнему лицемерно воскликнул:

- Погибнуть от руки фюрера - великая честь!

Шелленберг обладал железной выдержкой и терпением, но даже его иногда обезоруживало это бесстыдное и теперь уже никому не нужное притворство. Лицемерие было как бы второй натурой Гиммлера. Подписывая приказ об "особом режиме" для десятков тысяч заключенных в концлагерях, он жаловался:

- Если бы наши противники оказались более гуманными, они взяли бы на себя затраты на содержание военнопленнных и сами снабжали их продуктами питания. Не могу же я обрекать на голод немецкий народ, чтобы за его счет откармливать этих бездельников.

Большинство медицинских экспериментов над заключенными производились с его санкции. И, читая присланные ему палачамимедиками материалы об этих экспериментах, Гиммлер говорил:

- Я забочусь о здоровье немецкого народа как никто другой. Испытания различных новых препаратов на живом материале гарантируют нашу медицину от ошибок при лечении людейу высшей расы.

С особым вниманием он следил за успехами эсэсовских медиков, проводящих опыты стерилизации заключенных.

- Фюрер требует от нас, чтобы мы умерщвляли миллион славян в год. Но я мечтатель. Мы можем обезопасить свое будущее: сохраним для себя рабочую силу, но лишим ее опасной возможности размножения.

Гиммлер исступленно боялся, что Гитлеру станет известно о его тайных переговорах с агентами западных держав. И накануне их прибытия в Хоенлихен он притворился больным. Чтобы вызвать у Гиммлера порыв к активности, Шелленберг даже решился припугнуть его. Сказал, что, по его данным, Кальтенбруннер подозревает об этих переговорах Гиммлера. Сотни личных агентов Кальтенбруннера рыскают вокруг Хоенлихена и охотятся за людьми Шелленберга.

Тогда Гиммлер воскликнул раздраженно:

- Их нужно убивать, убивать на месте! - И уже мягче посоветовал: - А тех наших агентов, которые не смогут с ними справиться, не привлекая внимания, нужно немедленно ликвидировать и так составить материалы следствия, чтобы было ясно: в наших рядах есть изменники и их уничтожают.

- Слушаюсь, - ответил на это Шелленберг.

Через несколько дней после просмотра кинопленки Гиммлер вызвал Шелленберга в свое имение в Вустраве и, когда они гуляли по лесу, сказал:

- Шелленберг, мне кажется, что с Гитлером больше нечего делать. Спросил: - Вы верите диагнозу де Крини?

- Да, - ответил Шелленберг, - я, правда, давно не видел фюрера, но мои наблюдения позволяют мне сделать вывод: сейчас настал последний момент для того, чтобы начать действовать.

Гиммлер, соглашаясь, кивнул. Потом остановился и произнес значительным тоном:

- Если англо-американцы окажут мне добросовестную помощь в победе над Россией, я согласен вознаградить их. Мы можем передать под управление Англии часть Сибири - ту, что между Обью и Леной. А США отдадим район между Леной, Камчаткой и Охотским морем. - Спросил: - Я полагаю, их удовлетворят эти условия?

- Да, - сказал Шелленберг. - Несомненно.