Щит и Меч нашей Родины

– Отменить! – резко сказал Еременко. – Немедленно пустите танки! Через три минуты доложите мне.

– Слушаюсь, – сказал Толбухин.

Еременко хотел обругать Толбухина, но неожиданно спросил:

– Что так тяжело дышите, больны?

– Нет, я здоров, Андрей Иванович, я позавтракал.

– Действуйте, – сказал Еременко и, положив трубку, проговорил. – Позавтракал, дышать не может, – и выругался длинно, фигурно».

Сцена выдумана от начала и до конца.

Прежде всего, отметим, что генерал Федор Иванович Толбухин командовал не 51-й армией, а 57-й. 51-й армией командовал генерал Николай Иванович Труфанов. Главный удар Сталинградского фронта наносился как раз в полосе 57-й армии.

На ударную группировку 57-й армии возлагалась задача прорыва фронта противника и ввод в прорыв 13-го танкового корпуса.

Василий Гроссман не упоминает по тексту романа, где находятся генералы Еременко и Толбухин. Но все-таки по косвенным признакам можно понять, что речь идет о неких помещениях.

Еременко закуривает одну папиросу за другой (на наблюдательном пункте, тем более ранним утром он бы этого не делал – во-первых, небезопасно, во-вторых, не самый лучший пример подчиненным).

А где же был Толбухин?

По описанию Гроссмана, «…Толбухин одной рукой держал телефонную трубку, второй вытирал большим платком пот, выступивший на груди. Китель его был расстегнут, из раскрытого ворота белоснежной рубахи выступили тяжелые жировые складки у основания шеи».

Согласитесь, что в этом случае генерал мог находиться только в жарко натопленном помещении (расстегнут, потеет).

А где же на самом деле были оба генерала утром 20 ноября 1942 года?

Обратимся к воспоминаниям Андрея Еременко:

«К 7 часам 30 минутам я был уже на передовом наблюдательном пункте 57-й армии, на выс. 114, 3, откуда при хорошей видимости обычно открывался замечательный обзор большого участка, во всяком случае всего участка главного удара».

То есть не надо было Еременко звонить Толбухину. Командующий войсками Сталинградского фронта и так был на ПНП 57-й армии и командарм Толбухин стоял в шаге от него. Там же находились командующий артиллерией фронта, начальник артиллерии 57-й армии и самое главное (а на этом в дальнейшем построена одна из интриг романа Василия Гроссмана) – командир 13-го танкового корпуса (в воспоминаниях Еременко он почему-то именуется механизированным) полковник Трофим Иванович Танасчишин.

И Сталин не ругался матом. Не отмечают этого работавшие с ним люди.

Теперь об одной из главных интриг Василия Гроссмана. По тексту романа командир танкового корпуса полковник Новиков задержал ввод соединения в прорыв и приказал артиллеристам на несколько минут продлить артподготовку. Вот как это описывает Гроссман:

«…когда на командном пункте танкового корпуса зазуммерил телефон, плохо слышимый из-за вновь начавшей действовать артиллерии, Новиков понял, что командующий армией сейчас потребует немедленного ввода танков в прорыв.

Выслушав Толбухина, он подумал: «Как в воду глядел», – и сказал:

– Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант, будет исполнено.

После этого он усмехнулся в сторону Гетманова.

– Еще минуты четыре пострелять все же надо.

Через три минуты вновь позвонил Толбухин, на этот раз он не задыхался.

– Вы, товарищ полковник, шутите? Почему я слышу артиллерийскую стрельбу? Выполняйте приказ!

Новиков приказал телефонисту соединить себя с командиром артиллерийского полка Лопатиным. Он слышал голос Лопатина, но молчал, смотрел на движение секундной стрелки, выжидая намеченный срок».

Опять-таки вся сцена выдумана от начала и до конца. Командир танкового корпуса артиллерийской подготовкой да еще в полосе прорыва фронта не управляет. Выше сказано, что на ПНП 57-й армии присутствовали два артиллериста – командующий артиллерией фронта и начарт 57-й армии. Именно они и управляли огнем артиллерии на основе ранее разработанного плана и указаний командующего. Прав просто нет таких у командира танкового корпуса – продлить артподготовку, тем более на направлении главного удара фронта.

Как же было на самом деле?

Вновь обратимся к воспоминаниям Андрея Еременко: